Остромысл не помнил, какой Соловейка была, когда он в то утро вытащил её из воды. Наверное, испуганная, наверное, смотрела на него этими своими глазами. Какие они у неё? Он помнил только как она легла под его отцовскую карающую руку, и рубашка обтянула круглые ягодицы. Как она стояла у ритуальных костров вся в рябиновом соку и молоке. Но какой она была тогда… По плечам Остромысла пробежала судорога, захотелось увидеть её снова на своих руках в мокрой рубашке с прилипшими к щекам волосами.

Чтобы избавиться от наваждения, Остромысл встряхнул головой, закрыл глаза. Нужно возвращаться. Он вбежал по узкой тропке в гору и быстро пошел в терем. Ветер холодил влажную кожу и волосы. Остромысл чувствовал себя живым, сильным и ко всему готовым. Когда он так явно чувствовал, как жар впитывается в кровь и так обжигает изнутри? Когда только стал князем и вершил справедливый суд? Когда побеждал в битве своих врагов? Может, когда жена родила ему первенца? Или раньше? Чувство жизни распирало князя. Он поднялся на холм, с удовольствием хватая ртом воздух и чувствуя, как от быстрого шага сильнее стучит сердце.

На дворе княжеского терема было всё так же шумно. Дружинники тренировались во главе с дядькой-воеводой, а вместе с ними и старшие княжичи. Аяр и Корьян вдвоём против одного Райнара с двумя мечами. В распахнутом вороте рубахи Остромысл увидел на его шее сплетённую из красных нитей косицу – слюбились, стало быть, с молодой женой. Отец на него покрикивал, но парень и без того проворно сражался и сдерживал натиск княжичей. Корьян был как всегда резкий, порывистый, нападал-нападал-нападал, душил своими атаками. Аяр выжидал, следил, ловил нужный момент и попадал одним выпадом. Райнар отпихнул одного, отправил на землю другого. Могучий воин! Но братья не сдавались: оружия не выронили и тут же вскочили на ноги. Они оба были всклокоченные, разгоряченные, от перемазанных грязью рубашек шел пар. По всему было видно: не раз они уже падали, и каждый раз вставали. Его сыны! Мощь и умение придёт, а вот упорство ниоткуда не народишь, если богами не даровано.

Довольно пригладив бороду, Остромысл шагнул вперёд. Ульв его увидел и поклонился, все остальные воины и княжичи тоже поклонились, опустив, наконец, оружие в землю.

–– Добрых воинов вижу, – сказал князь. – И руки крепкие и глаза меткие. Такие руки мне и нужны. Аяр, собирай свою дружину, завтра утром выходим в дальнее урочище на волков. Корьян остаётся на княжение.

Братья послушно склонили головы, едва справляясь с тяжелым дыханием. Аяр вскользь глянул на Райнара, Корьян едва заметно улыбнулся.

Всю ночь дружинники под окрики Райнара собирались в поход. Князь не спал, стоя перед ночным окном. Перед ним горбатой спиной кланялся холм с притулившимися к нему домами. Так же, как и утром Остромысл чувствовал в себе великую силу, чтобы защитить и этих людей под его боком, и тех, кто остались в дальнем, затёртом болотом и лесом урочище один на один со страшными зверями. Он не сомневался в себе, своём сыне и своих воинах. Но была на его душе еще одна дума, разгоняющая кровь. Не позволяющая лечь в кровать и укрыться тяжелым одеялом.

Зачем же Соловейка каждое утро ходит на реку? Не хочет девка его слушать, – думал Остромысл. Хочет гнев его вызвать, или братца подставить? Или… Последнюю мысль князь как мог гнал от себя. Хмурился, сжимал зубы, но не мог перестать раз за разом задавать себе вопросы: зачем Соловейка ходит по утрам на реку? И почему теперь он, князь Остромысл, думает пойти туда не за силой, которую дарует река родной земли, а к девице?