Тогда Дэн второй раз вывалился из обыденности. Мир перед глазами лопнул, зеленые искры пробежали по рвущейся материи, и Дэн, не сходя с места, унесся вопящим комком энергии, сгустком боли в безграничное неведомое. Секундная стрелка квадратных часов в коридоре реанимации с оглушительным щелчком сдвинулась на одно деление в будущее и застыла, подрагивая. Время тут не работало.

Умер. Она ведь так сказала? Дэну стало трудно дышать, больно думать. Хотелось вопить и крушить все вокруг. Он посмотрел вниз на маму и захлебнулся жалостью. Ей-то сейчас каково?

За покрытым голубой краской стеклом на операционном столе лежал отец. В зеленом свете его лицо казалось вылепленным из воска. Оно было спокойным, словно отец разом получил ответы на все вопросы. Дэн теперь видел все. Взгляд мог проникать за самые толстые двери, минуя замки и засовы. Его переполняла неведомая сила.

В газетах это назовут необычным погодным явлением, локальным ураганом при общей метеостабильности, который буквально снес, вырывая с корнями, небольшой сосновый лес недалеко от Новосибирска. А у Дэна появился тонкий белый шрам на запястье. Многие потом будут думать, что это отметина после неудачной попытки самоубийства, а он будет говорить всем, что поранился, когда ударил кулаком в настенные часы – не мог больше выносить рыданий матери.

Мозг запер эти воспоминания, ограничил к ним доступ. Слишком больно. Невыносимо страшно. С годами память о зеленом свете потускнела, и Дэн уже не мог различить тонкую грань между реальностью и бредовым сном, который остался тлеть на подкорке. Глубоко внутри, под тяжелым замком он спрятал ужас и понимание, что с ним не все в порядке.

Скала, придавившая его, исчезла, Дэн вздохнул и открыл глаза.

– Он очнулся!

Зеленый туман развеялся, он смог различить лица друзей, столпившихся над ним, и улыбнулся.

– Еще и лыбится! – Андрюха пощелкал пальцами перед лицом: – Ты в порядке? Встать сможешь?

– Угу, – выдавил Дэн. Язык еле шевелился во рту, как кусок дешевой колбасы, скользкой и невкусной.

Ему помогли подняться и посадили на табурет под плакатом группы «Линард Скинард», на котором музыканты стояли, охваченные пламенем.

– На-ка вот, – дядя Боря накапал что-то из стеклянного пузырька на кусочек сахара и протянул ему. В воздухе разнесся знакомый запах – так пахло в комнате его бабушки. – Подержи во рту, пока не рассосется. Должно полегчать.

Через пару минут и вправду стало лучше. Онемение потихоньку проходило, но пришла головная боль. Такая сильная, что Дэн поморщился.

– Я что, головой стукнулся, когда падал? – спросил он.

– Да нет вроде, – ответил Лёха, – ты так ловко сложился, даже гитара не пострадала.

– Тебе, это… к врачу сходить надо, – сказал Санька.

– Все на сегодня тогда? – предложил Лёха. Было заметно, что мысленно он уже в другом месте. Наверняка с какой-нибудь смазливой девчонкой.

А как же песня? Надо закончить запись, чтобы начать ее продвигать. Их ждал успех, а Дэн совсем расхлябался.

– Не переживайте, пацаны! Я первый дубль записал, – успокоил всех дядя Боря. – Как по мне, идеально сыграли. Почищу кое-где, может, из второй записи что добавлю, вот и демо готово. – Он поднял руку в шутливом салюте. – Ладно, если что, я в операторской.

Если что – значит, нужно занести деньги за запись. Дэн встал с табурета, жестом показав, что справится сам, и прошелся по студии, разминая ноги. Он в порядке. Почти. Медленно, будто делая это впервые, Дэн сложил гитару и примочки в футляр. Руки плохо слушались, рот был полон слюны, приходилось то и дело сглатывать. Зеленая решетка все еще стояла перед глазами, низ живота холодил ужас. Он на секунду зажмурился, отгоняя наваждение.