– Да знаю я про них! – она шла за Дэном частыми мелкими шагами, и говорить ей было неудобно. – Да постой же ты!

Они остановились на углу возле ломбарда.

– Почему мы ушли? – спросила Крис. – Они же сказали – тебе еще надо обследоваться.

– Я и обследуюсь, – сказал Дэн. – Потом. В Новосибирске.

– Что? В каком еще Новосибирске? Почему в Новосибирске?

– В том Новосибирске, что на реке Обь, за Уралом.

– А что я теперь Саше скажу? – на ее глаза снова навернулись слезы. – Уйти вот так… После всего, что он для тебя сделал. – Крис вытерла лицо тыльной стороной руки и спросила, нахмурившись:

– Ты поедешь в Новосибирск?

Дэн пожал плечами:

– Похоже на то.

– Когда ты это решил?

– Я еще не решил.

– Но зачем тебе ехать?

– Сама подумай.

– Не хочу я ничего думать! – о на оттолкнула его руку. – Дэн, если уедешь, клянусь, между нами все кончено. Я не шучу.

Дэн знал, что Крис не шутит, но и ему было не до шуток. Мозг его просто горел от мыслей о чертовой иголке. Картинка не складывалась. Нужны ответы. Любой ценой, иначе как жить дальше?

Он смотрел Крис в глаза и не понимал, как она может быть так далека, находясь на расстоянии вытянутой руки, дыша одним воздухом? Ближе еще пару часов назад никого не было, а теперь она говорит, что между ними все может быть кончено, и глаза ее не врут.

– Поймай мне такси, пожалуйста. Мне надо на репетицию.

«Какая репетиция во вторник днем?» – подумал он и спросил:

– Придешь сегодня?

– Не знаю, – она закусила губу и посмотрела мимо него. – Может быть…

Она сама подняла руку, и, удивительное дело, – через пару секунд возле них остановился желтый «рено» с шашечками на борту.

– Пока! – она отстранилась от поцелуя, юркнула на заднее сиденье и хлопнула дверью. Когда такси отъехало от тротуара, Крис даже не посмотрела в его сторону.

К четырем часам в среду Лёха планировал закончить с репетиторством. Вечер рисовался ему в нежных тонах. Он рассчитывал провести время в обществе одной из подружек, чьи номера были записаны в памяти телефона. Но всего за полчаса занятия нерадивый ученик убил в нем веру в человека разумного, окончательно испортив настроение. С грехом пополам они прошлись по упражнениям из домашней работы. Ученик, толстый парень лет двадцати, с дорогим фирменным «Гибсоном» в корявых руках, безнадежно тонул в материале. Путал струны, лады и собственные пальцы.

– Ты вообще занимался, Дима?

– Да я гитару из рук не выпускаю! Даже в туалете вчера играл, – надул он пухлые щеки, прошелся пятерней, как расческой, по волосам и почесал грустно свесившийся нос.

– Ну и толку-то! Ты ко мне сколько уже ходишь?

Дима опустил голову.

– Три месяца! По два раза в неделю, а такое ощущение создается, что только хуже стало.

Дима тяжело вздохнул, опустив глаза в пол, потом поднял взгляд, полный внезапной радости:

– Слушай, а покажи мне, как соло в The best of times играть, а? Все эти гаммы мне, если честно, на фиг не нужны, а соло я выучу. Обещаю!

У Лёхи просто слов не нашлось. Ну и люди пошли! Играть толком не может, ковыряет что-то без чувства ритма, скомканно, рвано, грязно, а туда же. Покажи ему соло Петруччи из Dream Theatre.

– Да пойми ты, ведь не сможешь! – Лёха даже вскочил со стула, навис над учеником. – Я для этого и даю упражнения, чтобы ты научился играть. Вот будешь заниматься и, глядишь, через пару месяцев сможешь что-то сыграть. Только реально надо учить. Под метроном, медленно, нота за нотой, следя за звукоизвлечением, за интервалами, за темпом. Снова и снова. И еще сто раз. Только так можно научиться на гитаре играть. Никак по-другому.

С каждым словом лицо Димы тускнело и опускалось, пока не склонилось совсем вниз, носом к струнам.