В шкафу, за дверью, я нашел ведро, тряпку и швабру. Я с неистовством накинулся на полы кабинета. Я размахивал шваброй, тер их руками, приседая на корточки. Выполняя бессмысленную работу, я говорил себе: «Остановись! Это же сизифов труд!». Бесполезность моего труда была очевидной, так как полы кабинета, благодаря профессионализму технического работника госпоже Вере Михайловне, полы кабинета блестели таким неземным светом, что слепили глаза. (На предприятии по распоряжению господина Хомичева все сотрудники, независимо от занимаемой должности и чина, обязаны называть друг друга по имени и отчеству, с добавлением слова «господин» или «госпожа»).

Но я, не переставая, натирал полы, потом с таким же исступлением я накинулся на жалюзи, окна, полки и шкафы. От химического раствора с непереводимым названием, но с четкими рекомендациями на этикетке «для грязных и жирных поверхностей», я начал чихать. Я добавлял раствор в воду, не задумываясь над экономией средств Хомичева. Наверное, передозировка моющего средства вызвала у меня сильную головную боль. И я решил, что сегодня мой рабочий день должен закончиться раньше.

Февральские дни становились короче, но из-за серых снеговых туч, постоянно висевших над городом, я так и не увидел заката. Я не видел его и вчера, и позавчера. За все время моего пребывания в этом городе закатов не было, потому что не было ни одного солнечного дня. Пытаясь все-таки разобраться в причинах плохого самочувствия, ко всем установленным мною причинам, я прибавил и эту. Отсутствие солнца над головой! Часа два я бродил по парку, в котором, кроме меня, бродили своры собак и летали стаи ворон.

Гостиница, в которой Хомичев оплачивал мои двухкомнатные апартаменты с совмещенным санузлом, называлась громко и однозначно «Россия». Для провинциального города с населением не более пятнадцати тысяч такое название звучало обнадеживающе для всех: и для приезжих командировонных и для местных жителей. Первые задавали вопрос «И это тоже Россия?», вторые – «А чем мы не Россия?». И те и другие, столкнувшись с реалиями жизни заброшенной глубинки, хотели знать наверняка и получали однозначный ответ в виде светящихся лампочек на крыше одноэтажного здания – «Россия!». И сомнения как-то сами собой рассеивались.

К гостинице меня вела одна дорога – центральная улица города. На этой улице разместилась вся инфраструктура города. Здания местной мэрии, архива, музея, столовой, парикмахерской, продуктовых и промышленных магазинов, милиции и районного суда. Между ними застенчиво прятались жилые дома и с разухабистым напором вмещались ларьки местных предпринимателей.

Я шел медленно, размеренными шагами, приближаясь к месту «обеденного провала». Несколько часов физических нагрузок не залечили мою обиду. Душа, растравленная едкими замечаниями относительно совершенного благодеяния, кричала о спасении. Чтобы не увеличивать разлад с самим с собой, я перешел на противоположную сторону улицы от здания столовой «Встреча», название которой воспринималось мною как личное оскорбление.

Демонстрируя самому себе силу и мощь мужской воли, я ускорил шаг. Я прошел мимо счастливой парочки на фасаде, краем глаза отметив, что белые пятна проявились еще сильнее. Я собирался петь хвалебные песни своей выдержке, но вдруг дверь столовой распахнулась. Сильный порыв ветра удерживал ее открытой, и я увидел в этом мистический знак – приглашение войти и расставить все точки над «I». Я был уверен, что увижу ее там, за столом, сидящей на краю стула. Минутного порыва стихии оказалось достаточно, чтобы я поменял свое решение. Я снова перебежал улицу на красный свет и влетел в распахнутые двери.