Откидываю крышку парты сажусь. Здесь ещё стоят классические парты Эрисмана, совмещённый стол и скамейка. Столешница наклонная, с откидными крышками, чтобы было удобно садиться, а на верху крышки парты углубление под чернильницу, куда Дина уже поставила свою непроливайку. И простенькое перо выложила. Мне-то непроливайка не нужна: у меня четыре автоматические чернильные ручки, одна из которых с золотым пером – подарки от отчима, Бориса Ивановича и заводчан, которые будут производить наши костыли и прочую ортопедическую продукцию.

– Слушай, Юра, вы так здорово пели! – шепчет девочка. У Дины любопытная особенность: когда она говорит, то исподлобья смотрит собеседнику прямо в глаза.

– Если хочешь, тоже можешь поучаствовать.

Девочка ахнула и задрожала

– Хочу! – решительно шепчет она – Только я ничего не умею!

– Не страшно. Научу.

Говорим мы негромко, Дина вообще шёпотом, но все в классе вдруг затихают, и поворачиваются в нашу сторону. Мдя… Начинаются проблемы с популярностью.

Неловкую ситуацию прервала классная руководительница, вошедшая в класс. Она поздравила нас с началом учебного года, продиктовала расписание уроков на первую неделю и провела первый урок, из тех, которые впоследствии будут называться уроками мира. Вторым уроком была математика, а после третьего, литературы, нас распустили по домам. На переменах я никуда не выходил, сидел за партой и читал принесённый с собой сборник стихов Марины Цветаевой. Дина, хоть и поднималась, из класса не выходила, и вообще, дальше трёх метров не отдалялась. Забавно!

Наконец звонок, и разрешение расходиться.

– Ну что? – спросил я Дину, поднимаясь из-за парты – не передумала вступать в группу?

– Не передумала. Только я не умею петь. Вернее, петь я люблю, но голос у меня очень тихий.

И тут я вспомнил, что Дина в нулевых годах за свой счёт издала два сборника стихов, причём стихотворения шли вперемешку по-русски и по-казахски. Бобрик очень хвалил её стихи, да и мне они понравились. Интересно, пишет ли она сейчас? Впрочем, есть только один способ проверить:

– Слышал, что ты пишешь неплохие стихи? – ляпнул я наугад.

Дина покраснела как пожарный гидрант.

– Кто тебе это сказал?

– Я и не помню кто, но помню, что очень хвалили.

– И что из этого следует?

– Понимаешь, Дина, нам нужен свой штатный поэт. Я готов поставлять мелодии, и на эти мелодии нужно писать тексты.

– Ну и как ты себе это представляешь?

– Очень просто: я сочиняю музыку, а ты на эту музыку накладываешь свои слова. Тут нужно понимать, что высокого искусства от тебя не требуется, как и высокой поэзии. Чем примитивнее текст, тем он доходчивее.

– Ты преувеличиваешь!

– Ну, разве что самую малость. Согласна?

– Конечно же, согласна!

– Тогда пойдём в актовый зал, я тебя представлю ребятам.

Разворачиваюсь, направляясь к нашей репетиционной базе, но Дина удерживает меня за руку:

– Юра, скажи честно, зачем ты меня зовёшь с собой? Разве ты не понимаешь, что для меня это совсем не игрушки? Да, я пойду с тобой куда скажешь, с делаю ради тебя всё что угодно потому, что я… Неужели ты этого не видишь?

– Поясни свою мысль, Дина.

– Когда ты согласился со мной сесть, я думала, что умру от счастья. А когда ты предложил быть рядом с тобой, то и умерла. Я до сих пор как в раю, Юрочка. Я как тебя увидела, когда ты перешёл в нашу школу, ещё тогда, в первом классе, так и влюбилась, а ты всё смотрел на этих смазливых и злых дурочек. Это несправедливо. Вот.

– Дина, славная ты моя девочка! Извини, но я тебя не люблю. В этом вопросе врать нельзя, поэтому говорю тебе чистую правду. Изменится ли к тебе отношение в будущем – не знаю, поэтому не нужно напрасных надежд, уж прости. Почему я тебя позвал? Всё просто: ты хороший, надёжный товарищ, на тебя всегда можно положиться, и я надеюсь, что мы с тобой сработаемся.