Чернявый, видный, очень простой. Ну а какой еще-то, судя по тому, что она о нем слышала от мужа и от Стаха?

Наталья Викторовна чуть поджала аккуратные губки и осторожно спросила внука:

- А вы что? Вы общаетесь, что ли?

- Нет. А что?

- Просто интересно… откуда тогда у тебя его фотография?

- Когда мама мне про него рассказала, то показала фотки. У нее много. А я себе потом одну выбрал и напечатал, - без особенного энтузиазма поведал внук, выпустив под конец иголки: - Нельзя, что ли?

- Почему нельзя? Можно, конечно, если ты считаешь, что это правильно. Просто я подумала, что если вы не общаетесь, то вряд ли тебе хотелось иметь его изображения. Они же с мамой расстались и никаких отношений не поддерживали. Тебе, должно быть, несколько обидно…

- Ну он же все равно мой папа, и мне он ничего обидного не делал. А мама – не против.

- Хм, - окончательно растерялась бабушка и даже на мгновение подалась вперед, жаждая высказать, что отец, как минимум, за столько лет с ним так и не познакомился и виноват в этом, но в данном вопросе и у самой было рыльце в пушку, пусть и не совсем по своей вине… а впрочем… в самой глубине души она знала, что тоже приложила руку к своему несчастью. Еще как приложила. И то, что Милана после всего согласилась с ней хоть как-то общаться – само по себе чудо.

- А если мама не против, то почему вы не знакомы? – осторожно спросила она.

- Потому что он живет в другом городе и у него другая семья, - с самым серьезным видом объяснил внук. В ответ на эту серьезность Наталья Викторовна некоторое время молчала, глядя, как на лежанке возится енот по кличке Грыць. И чувствовала что-то новое, непонятное, стискивающее внутри нее неведомые ей струны. Может быть, совесть. Раньше та железом жгла за то, как они поступили с дочерью, а теперь – вот так ворочается уже за Даню. Разные чувства, но тяжело ей было не меньше.

- Прости, если это походит на настойчивое любопытство, Данечка, что бы ты ни думал, а я переживаю, - пробормотала Наталья Викторовна. – Так уж вышло, что я тоже… тоже до смерти дедушки не решалась позвонить твоей маме. Их конфликт косвенно связан с тем, что ему не понравился твой папа. Но я подумала… может, получится что-то исправить, потому позвонила. А мама, выходит, сохранила фотографии и тебе рассказала… я потому так удивилась. Не обращай внимания… - она выдохнула и смахнула слезинку, набежавшую в уголок глаза. А потом тряхнула головой и уже бодрее проговорила: - Что же я стою и непонятно о чем болтаю! У тебя же день рождения. Я тебе, к слову, подарок придумала. Только его сюда привезти не получилось. Что ты думаешь о доме на дереве, а? У нас на участке. Когда захочешь приехать, у тебя будет свое пространство. Милана в детстве мечтала.

- Она никогда не говорила про такой дом, - Даня подошел к столу и попытался устранить на нем следы легкого кавардака – принялся перемещать вещи, которые категорически не желали упорядочиваться.

- Может, забыла… а про что ты мечтаешь? Наверное, не самый своевременный вопрос.

- Не знаю, - парнишка пожал плечами. – Я вот в лагерь уезжаю, ну чтобы интересно там было.

- В лагерь? Где-то у нас или заграницу?

- Это в горах, - выдал информацию Даня.

Наталью Викторовну не удовлетворил этот лаконичный ответ, и она уже открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, как с лежанки к двери метнулся Грыць, а за ним и его хозяин, издав явный вздох облегчения:

- Мама приехала!

И за мгновение квартира наполнилась шумом и суетой. В прихожую устремилась Павлуша, Олекса показался из кухни с двумя готовыми ароматными пиццами на подносах – ловко по одной на руку. Наталья Викторовна тоже выскочила за ними, неожиданно легко сбегая по лестнице, как раз тогда, когда дверь в их жилище уже открывалась и на пороге показалась Милана. Да не одна, а с Марусей, тортом и близнецами. И множеством воздушных шаров над головой.