Странно, но командир роты с нами не поехал, доверив управление личным составом командирам взводов. Мы погрузились в два армейских «Урала» и уже через четверть часа были на месте. Обычные для ночных стрельб лампы не горели, ничто не напоминает о том, что кто-то здесь будет проводить упражнения. Мы просто сидели или лежали на траве. Я лежал на спине, смотрел в чистое звёздное небо, курил, и думал о том, что сейчас, после года службы, армия мне нравится всё больше и больше: физические нагрузки уже не кажутся такими невыносимыми, старослужащие демобилизовались, а в вечерние часы даже увеличилось личное время. Спать, правда, всё равно хочется всегда, но почему-то только не сейчас. Командиры разговаривают между собой и с другими моими сослуживцами, а я даже не хочу прислушиваться, о чём. Усилием воли я стараюсь заснуть, думаю о Насте, доме и матери, но сон упорно не идёт ко мне. И вот уже в начале двенадцатого ночи кто-то из командиров взводов скомандовал подъём, построение и погрузку в автомобили. Приехав в бригаду, мы увидели, что никто не спит, напротив, по территории воинской части бегают взволнованные офицеры и машут руками, перекрикиваясь друг с другом на расстоянии. Мы долгое время не могли понять, что произошло, пока наши товарищи в наряде по роте не сказали нам, что пришёл приказ сформировать из состава бригады сводный батальон для отправки в командировку. Никому не пришлось объяснять, куда предстояла командировка, ведь несколько дней назад, в самом начале августа, четвёртого или пятого дня, отряд боевиков-ваххабитов из Чечни вторгся в Дагестан. Мы в это время были на ближнем полигоне на стрельбах и в то утро к нам ещё до подъёма явился старшина разведывательно-десантной роты прапорщик Кондрашов и чуть ли не торжественно объявил: «Пятьсот обезьян вторглись в Дагестан!». Кого прапорщик Кондрашов назвал обезьянами, он не уточнил. Всю информацию мы получали из вечерних телевизионных новостей, которые были для нас обязательными к просмотру. Из новостей мы узнавали о том, что как будто в Дагестане уже и сформировался очаг ваххабизма, и что как будто силы правопорядка в этих местностях ликвидированы полностью и много всего другого. А сейчас мы узнали, что от нас, от нашего отдельного разведывательного батальона, обязательно кто-то поедет в эту командировку, но кто именно, конечно же, не знали. Всё это мы обсуждали в свободное время и каждый, – совершенно точно!, – каждый из нас хотел бы поехать в эту неизвестность, привлекавшую духом авантюризма и жажды приключений.

После непродолжительной вечерней поверки, которую устроили не на плацу, как обычно, а перед нашей казармой, командир роты приказал нам спать и все улеглись в кровати.

II

На следующий день с самого утра тоже всё шло не так, как обычно: подъём скомандовали на полчаса позже обычного, зарядка не проводилась, командиры взводов не подгоняли. Все довольно быстро привели себя в порядок и построились на завтрак. Небо затянулось облаками, что было удивительно для этих мест в один из самых жарких летних месяцев.

Бóльшая часть дня прошла в неопределённости нашего ближайшего будущего. О том, кто именно поедет, пока не было известно. В нашей роте более сорока человек, как примерно и в остальных ротах батальона. Я не лучше других своих товарищей, а может даже и хуже, прежде всего, в физической подготовке, из-за чего не мог быть уверен, что меня включат в список командированных, но где-то в глубине души я не сомневался, что меня выберут. Ужасно хочется покинуть эти казармы, несмотря на то, что никаких неудобств в службе уже нет; хочется быть причастным к событиям, которые наверняка будут иметь значение в судьбе страны.