В прошлый раз Кейн совершил чудо, и дело не дошло до внутренней службы, хотя нам угрожали ею. Были административные процессы, штрафы и пара условных сроков. Главное, что мы с Деевым тогда усвоили от Кейна и его адвокатов: внутренней службе ни в коем случае нельзя попадаться. Любой ценой. Она как бультерьер: пока не сомкнулись челюсти на твоей шее, от нее можно убежать. Потом – ничто не поможет.

Но бегать придется далеко и долго. Бегать придется с опережением. Ускользать за секунду до. Уворачиваться в сантиметре от. Оборонительная стратегия против них – самоубийство. Коснувшиеся жертвы зубы не разомкнуть… Если они ворошат старые дела, значит, у них что-то появилось, а коли так – глупо корчить из себя непобедимого.

Солнце добралось до зеркальных стекол соседнего здания и отраженными лучами палило мне в окно. Белесым туманом подсвечивался порошок, подымаемый в воздух сквозняками. Пронзающие лучи жгли стены, полки с бумагами, металлические лапы моего старинного друга Stanley-1, которыми в углу он обнимал сам себя, засохшую пальму в горшке, китайскую маску над дверью…

Я ленился задернуть жалюзи и отводил глаза. Смотреть против солнца было невозможно.

Бесстрашен к нему был лишь искривитель Porta-07. Довольный собой, он стоял под собственноручно проделанной дырой и сиял колбой, похожей на шлем инопланетного астронавта. Его белоснежные бока имели красивые футуристические очертания. Дизайнеры постарались: он был шикарен, как спортивный оверкар. Вид его внушал желание мечтать о технологиях далекого райского будущего. «Искривление пространства – это волшебство». Отличная фраза, Тёма. Я загородился рукой от солнца, поглядел на дыру и вспомнил, что завтра у меня будет псионка. Ради такого стоит побегать.

Дженнифер я ответил нечто неопределенное, и она со мной попрощалась. Отложив трубку, пару минут обдумывал планы. Ради такого стоит побегать. Против внутренних ищеек не жалко восстановить старые связи, которые агентом Кейном не исчерпываются.

Прорвемся.

Следующие пять минут я совершенно не запомнил, но, как потом выяснилось, умудрился проделать в кабинете все нужные операции и ничего не забыть. Последняя редакция программы была переписана на флешку и выгружена в мою шифрованную папку в Космонете. Память искривителя была очищена. На терминале – удалены локальные файлы, связанные с этой программой. Из сейфа я изъял походный набор с зубной щеткой и полотенцем, а также солидную сумму наличных. В сумке очутились мой планшет, ноутбук и пара левых абонентских ключей для анонимных звонков.

С сумкой наперевес я выбрался из кабинета, притворил дверь и побрел короткой дорогой на парковку, стараясь делать вид, что вышел за пиццей. Опаляна возле его логова не было, хотя я решил, что ни за что не остановлюсь, даже если станет кричать, а рядом будут его аудиторы. Больше всего меня беспокоила перспектива натолкнуться на обходчика в халате, и я вытягивал шею за каждый угол, высматривая его. Но он мне не повстречался.

Близился вечер. Понемногу отступала жара, а за ней – дневное тупоумие и тяжесть в голове. Я размял шею и глубоко вдохнул. Воздух пах солнцем, как кожа после загара. На улицах роились и гудели оверкары. На ближайшем перекрестке образовалась ежевечерняя пробка, кто-то протяжно сигналил. Задом выкарабкивался с парковочного места оверкар Эли Эйзенберга, уродливый минивэн с тонировкой «под ноль».

На парковке стало свободнее – «первая смена» разъехалась. Украдкой я подошел к пустовавшему месту оверкара Гарри. Дыра моя снаружи оказалась вовсе не так приметна, как можно вообразить. Была она аккуратной круглой формы, без сколов и, в общем-то, крошечная по размеру. В кабинете выглядела огромной, а здесь – размером с фонарь, которые укладывают в мостовую на пешеходных улицах. Казалось, это и есть какое-то специальное отверстие, под лампу или вентиляцию; ничего подозрительного.