– Вы с бабушкой в хороших отношениях? – продолжил Страхов, холодно и отстранено, – Слушание будет не перед присяжными, поэтому мне не нужно будет разглагольствовать. Но знать я вас должен лучше, чем вы сами себя знаете.

Ильинский понимающе покачал головой и мягко произнес:

– Мама умерла несколько лет назад, и мы с бабушкой остались друг у друга одни.

Страхов оторвал взгляд от бумаг и внимательно присмотрелся к клиенту. Ильинский, почувствовав на себе взгляд адвоката, залился краской, поежился и, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, вернулся в состояние покоя.

– Как вы считаете, почему вы стали подозреваемым? – спросил Страхов, не отводя глаз.

Антон пожал плечами и сделал предположение:

– Мама с бабушкой всегда ссорились. Соседи считали, что это из-за квартиры, но это были из-за маминого парня. Она жила с новым мужчиной.

– Они решили, что ты, как и мама, хотел получить бабушкину квартиру? – уточнил Страхов, вернувшись к записям.

– В общем, да, – согласно кивнул он.

– А что бабушка им говорила?

– Она вообще не любит разговаривать с людьми, – тихо ответил Ильинский и тепло добавил, – Она не терпит осуждения, она очень ранимая. Да и мамина болезнь беспокоила её больше, чем сплетни соседей.

– Чем мама болела? – спросил Страхов.

– Рак груди.

– Мне жаль, – содрогнувшись, вполголоса проговорил Страхов.

– Это жизнь, – спокойно сказал Ильинский, и влажные глаза его ярко заблестели.

– Так спокойно реагируешь на смерть матери… – с подозрением заметил Страхов.

– Вас это пугает? – спросил Антон, затем посмотрел в глаза своего адвоката, и его осенило, – А, – протянул он и наивно-детски улыбнулся. – Вы не верите в Бога.

– Я верю в закон и этику, – твердо ответил Страхов, – Мои настольные книги не Библия, а Кант и Гегель, – пояснил он и посчитал нужным прибавить, – Я ни за и ни против веры, мне она просто не нужна.

– Если вы адэпт трудов Гегеля, то вы наверняка знаете, что является центральным понятием в его религии.

Страхов, знавший, что лучше отвечать на вопросы клиентов, поддерживая игру, чем вступать с ними в идеологические споры, не обратил внимание на манипуляцию терминами и, сохранив невозмутимый вид, ответил:

– Абсолютная идея – Мировой дух.

– И эти идеи в своей сущности не далеко ушли от всех религий, – развел руками Антон, и лицо его озарилось улыбкой, – Если бы вы читали ведические тексты, то видели бы это ясно. «Мною пронизана вся эта Вселенная. И все существа пребывают во мне».

Страхову сразу стало понятно, откуда берется спокойствие клиента, и что в сущности есть его учение. Одного он не мог допустить – чтобы философия приравнивалась к религии.

– Хотите сказать, что мировой дух – то же самое, что Бог? – теряя спокойствие, переспросил он.

– Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет.

Страхов замолчал, задумавшись, и уставился на клиента испытующим взглядом. Ильинский встрепенулся и поспешил пояснить свои слова, не желая быть неправильно понятым. Видимо, это был не первый случай, когда его слова получали неверное истолкование, и искажался вложенный в них смысл.

– Абсолютный дух отчуждает себя в виде окружающего мира, природы и человека. А затем, после отчуждения через мышление и деятельность человека, закономерный ход истории возвращается снова к самому себе. Это тоже самое, что Кришна говорит Арджуне на Курукшетре.

– Возможно я слишком мало знаком с этими учениями, чтобы сейчас с тобой поспорить, – смягчившись, сказал Страхов, желая вернуть разговор в конструктивное русло.

– «Ведь только деятельностью Джанака и другие достигли совершенства. Ты должен действовать, имея в виду благо всего мира», – продолжил Ильинский, – Подобно этому в своей онтологии Гегель говорит о человеке. Сознание каждого человека – это частица Мирового духа. Именно в человеке мировой дух приобретает волю, личность, характер, индивидуальность. Через человека мировой дух воплощается и может действовать на благо всего мира.