– Животные не борются, они просто принимают реальность, потому что не могут иначе. Однако…

"Тьфу ты! – ругнулся я про себя. – Заразился".

– Вы меня не поняли, Сократ. Я не имел в виду наивных глупцов или людей, живущих инстинктами. Слепота – это, быть может, и сила, но сила звериная. Она не способна изменить реальность, она и не хочет её менять. Как бы это сказать… Волк не спрашивает себя, хороша ли реальность, в которой он живёт. Он просто живёт. Он слился с этой реальностью. Что?

Слушая меня, Сократ качал головой и улыбался, и в конце концов я сбился.

– О, прошу прощения, дружище, я не хотел вас перебивать! Однако я несказанно удивлён, что вы так хорошо мыслите сразу после приступа. Прошу вас, продолжайте.

– Так вот. Разница между силой звериной и духовной в том, что духовно сильный пытается изменить реальность, прекрасно понимая, что в случае неудачи его реальность может стать ещё хуже, чем была. И если так и случается и шансов не остаётся, он не сопротивляется. Возьмём, к примеру, Сократа – я имею в виду настоящего, – уточнил я, и старик хмыкнул, – и Иисуса. Когда они поняли, что реальность оказалась сильнее, то признали своё поражение и тем самым одержали над ней победу. Я бы сравнил их казнь, особенно казнь Иисуса, с детонатором, который привёл в действие заложенный ими в учениках словесный динамит. Или, если хотите, то был не динамит, а чума замедленного действия. Уверен, что если бы Иисус попытался избежать распятия, мы жили бы в другом мире. И Сократ, самолично принявший яд, возможно, положил начало концу старых порядков. Вряд ли они пошли на смерть, потому что знали, что это перевернёт мир. Быть может, они надеялись на это, но в конечном итоге причиной их покорности стало отсутствие страха перед смертью. Животное же всегда сопротивляется, оно не может иначе.

– Великолепно, Есенин. Вы, безусловно, в большей степени, чем я, заслуживаете зваться Сократом, – уже не улыбаясь, сказал Сократ. – Однако нам пора в столовую. Не возражаете, если сначала мы пообедаем, а уж после я покажу вам всё остальное?

– Нисколько. Признаться, я малость проголодался. Надеюсь, кормят здесь хорошо.

– О, об этом не беспокойтесь! Наши повара отлично справляются. Вот только… – он раздосадованно махнул рукой и замолчал.

– Что только?

Он снова махнул рукой и начал спускаться с крыльца. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

Остановившись у развилки, Сократ кивнул на правую дорожку и сказал, что она ведёт к коттеджу Гиппократа, в котором тот жил вместе со Златовлаской и помощниками. Нам же, чтобы попасть в столовую, нужно было идти прямо. Перед тем, как войти в лес, я оглянулся на коттедж: снаружи он смотрелся не менее привлекательно, чем внутри, даже более, он как будто излучал какое-то тепло, так что при взгляде на него меня охватило чувство умиротворения – не совсем уместного, учитывая обстоятельства.

Из дальнейшего разговора я узнал, что территорию Солитариуса как бы делит на две части река: «Не очень широкая, но местами достаточная глубокая, чтобы утонуть», – то ли пошутил, то ли нет Сократ. В одной части – нашей, как выразился старик, находились, помимо жилых коттеджей, столовая, две бани – женская и мужская, так называемая зона отдыха: небольшой кинотеатр, дом искусств и «практически никому не нужный» спортзал. А в другой – «их» – коттедж Гиппократа, домики привратника и другого обслуживающего персонала, изолятор, а также домик для гостей, где пациенты встречались с родственниками. Через речку были перекинуты два моста: один – неподалёку от столовой, вёл к изолятору, второй – к жилищу Гиппократа.