– Да, много проблем сегодня у новых репатриантов, я знаю, но все-таки, я не могу понять, как можно жить среди гоев? Каково это, а? Мои родители из Чехии. Они привезли меня сюда маленьким, я ничего не помню про Чехию… – Шломо задумчиво почесал бородку – а вот жена моя, Рут, из Македонии, и ее родители рассказывали…

Он вдруг оборвал сам себя.

– Впрочем, я злоупотребляю вашим временем, господа. Скажите, Сергей, в вашей семье соблюдали какие-то традиции?

– Да! – ответил Сергей не напряженно – Конечно. Кое-какие соблюдали, но вообще, в Советском Союзе…

– Я понимаю – снова перебил его Шломо – Песах вы праздновали?

– Разумеется! – артистично закатывая глаза, будто вспоминая что-то приятное, отвечал Сергей.

– И что вы делали?

– На Песах? – уточнил Сергей.

Что делают на Песах евреи? – думал Андрей – Мацу едят, это точно, но что еще?

– Да, на Песах. – улыбаясь, кивнул головой раввин.

– У нас пекли такой хлеб… – сказал Сергей, показывая руками, как выглядит кулич.

Виктор, за спиной у раввина, корчил Сергею страшные морды, крутил пальцем у виска, и водил ладонями над коленями, пытаясь показать что-то плоское.

– Мацу, мудак! Мацу!! – беззвучно шептал он Сергею.

Увидев, как вытянулось лицо у мистера Шломо, и какие рожи строит Виктор, Сергей быстренько разгладил жестами свой кулич и превратил его в мацу, но было поздно.

На лице раввина отчетливо обозначилась ирония. Он покивал головой и спросил весело: А еще яйца красили, да?

– Да! – радостно кивнул ему Сергей.

Виктор обрушился на спинку дивана, будто его застрелили. Андрей понял, что все пропало, он покраснел, как рак, и мысленно проклял Виктора с Сергеем, которые затеяв это представление, даже не дали себе труда к нему подготовиться. Ему было ужасно стыдно. Он пытался представить себе, что сейчас скажет им священник, и представить этого он не мог!

Но ничего особенного не произошло. Продолжая вежливо и чуть иронично улыбаться, мистер Шломо сказал:

– Очень хорошо. Я на днях позвоню, Вам, Виктор. Всего хорошего. Не забудьте ваши документы.

Ощущая желание провалиться сквозь крепкий каменный пол, Андрей не попрощавшись, быстро покинул квартиру раввина, чувствуя, как жилка пульсирует у виска.

Он уже стоял на тротуаре у машины, когда из подъезда появились Виктор и Сергей.

– Нет, Журавлев, ты видел долбоеба?! – давясь от смеха, и указывая пальцем на Сергея, шумел Виктор – Кулич он на Песах пек, и яйца красил! Я-то поверил тебе, Качанов! Я думал ты еврей, а ты гой, самый настоящий! – хохотал он.

– Да что б вас обоих! – с искренней злостью сказал Андрей, которому было не до смеху.

– О! А этому, кажись, стыдно! – еще больше развеселился Виктор – То же, поди, куличи на Песах пек, а теперь стесняется! Вот дал бог компаньонов!

Виктор никогда не ошибался, и никогда ни в чем не бывал виноват. При всем притом, он был славным малым, и Андрей любил его. Ведь, вот и в данном случае, Виктор совершенно ничего не хотел для себя. Он старался для Сергея. По своему, уж как умел.

В этот августовский день, услышав новости по русскоязычному радио «Рэка», Андрей ощутил сложную гамму чувств. Собственно, он услышал про переворот и ГКЧП.

Первой мыслью было самодовольно-гадливое: «Я так и знал!». Затем: «А что же со всеми, кто остался там?» И, наконец, при информации о Ельцине и о том, что люди собираются около «Белого дома», чтобы чего-то там такое противостоять, он отчетливо почувствовал себя предателем. Как же я мог бросить их на произвол судьбы? – думал он на полном серьезе – Я же обязан быть там, с ними!

Терзаемый угрызениями совести Андрей отправился в ульпан. Он шел под еще не очень жарким утренним солнцем. По красивым и зеленым улицам района Рехавия. Пересек улицу Бец-а-лель и вступил в странный район Нахлаот. Двигался по его узеньким улочкам мимо одноэтажных, видимо еще арабами построенных домов с малюсенькими окошками. Мимо массивных металлических дверей, защищающих входы во дворы или прямо в дома. Мимо бесчисленных синагог. Двигался, не видя, не замечая всей окружающей экзотики. Он видел совсем другое.