– Даю три секунды, потом – убью.

Повторять не было нужды. Ледяной тон, казалось, уже начал их убивать. Медленно. Но со вкусом. Словно от их сердец отрывали по крупице, заставляя кровоточить. Нож полетел в траву, а парень кинулся за деревья. Трава шуршала под его ногами, он спотыкался о коряги, но удерживался. Пьянчуга же взглянул на девушку, задумался, перевел взгляд на Элайджу.

– Не люблю руки пачкать, – заметил Элайджа, но начал закатывать рукава рубашки, открывая тату на правой руке. Губы изогнулись в усмешке, а зрачки в глазах окрасились в красный, они светились – даже горели! – в полумраке леса. И было в них столько холодной ярости, что начинали трястись коленки.

Пьянчуга выругался, запнулся о корень, упал, но потом пополз. Элайджа смеялся ему вслед.

– Вернешься – будешь умирать долго. В муках!

Едва парень скрылся, Элайджа подошел к девушке, присел и тяжело вздохнул. Вот и что ему с ней делать? Он ненавидел, когда обижали тех, кто этого не заслужил, особенно слабых, тех, кто не мог дать сдачу. Но и помогать никому не желал. Ему нравилась его тихая жизнь на «пенсии», и впускать в нее кого-либо он не планировал. Как не планировал и тратить дни на помощь невинным.

Элайджа аккуратно убрал прядку с лица девушки и резко выдохнул. Провел пальцем по алым шрамам, что покрывали ее веки и часть щек. Он знал эту магию. Темная, страшная, жестокая. Кто мог сотворить с ней такое?

– Надо бы помочь тебе… – пробормотал Элайджа и нашел нож в траве, задумчиво глянул на сталь. – Избавить от мучений…

Элайджа уже занес нож, но начал колебаться. Он обещал себе не вмешиваться. Но какая судьба ждет эту слепую? Долгая смерть в лесу. Парни правы – путь домой ей не найти. Да и если он ее проводит, какое будущее ей уготовано? Слепую и молодую девушку? Уж лучше скорее дать ей возможность перейти в следующую жизнь.

И едва Элайджа решился и почти опустил нож, ее ресницы задрожали, а изо рта вырвался стон. Он бесшумно отошел, наблюдая, как девушка зашевелилась, открыла белые и безжизненные глаза, а потом дотронулась до затылка, стоная от боли.

Девушка ощупала землю и траву, часто дыша. Позволила себе запаниковать, но потом сделала глубокий вздох и встала. Выставив руки, она медленно пошла вперед. Плащ цеплялся за корни и палки, ветки хлестали по щекам, но она шла. Врезалась в деревья, спотыкалась, падала, но каждый раз поднималась и шла дальше.

Элайджа бесшумно ступал следом, наблюдая за ней. Откуда в юной слепой девушке взялось столько воли к жизни? Она стянула с белых волос капюшон, и он разглядел ее уставшее и испуганное личико. Пушистые ресницы, но безжизненные глаза, красные шрамы, словно паутинки оплетали ее веки и щеки. Но она все равно была прекрасна. Губы, дрожащие от сдерживаемых слез, заостренное личико, пухлые щечки, несмотря на худобу тела.

Ну и что с ней теперь делать? Не оставлять же погибать в лесу… Он, может, и был тысячу лет королем хранителей душ, что честью никогда не обременяли себя, но сам старался быть справедливым.

Хотя, может, не так она и невинна, как кажется? Может, ее желтенькое платье, что выделялось на фоне серого и безжизненного леса, лишь отвлекало его внимание. Может, и ослепили ее за дело?

За тысячу лет Элайджа привык не верить внешности. Женщины, даже столь хрупкие и нежные создания, могут творить такое зло, что и не снилось хранителям душ.

И есть только один способ узнать – вмешаться в ее судьбу. Подойти к ней. Коснуться.

Не желая слишком пугать девушку, Элайджа наступил на ветку. Она вздрогнула, прислушиваясь. Он сделал к ней шаг, снова хрустнул, чтобы она знала, что он приближался.