– Мальчик! Жан! Наконец ты здесь!

Отче отстраняется, жадно разглядывает меня. У него прибавилось белизны в бороде, воспаленные глаза слезятся, но в них – все та же любовь, которую я привык видеть всегда.

– Отец! Вы позвали меня…

Вопросительно гляжу на единственного дорогого мне человека. Настоящего отца я не помню, они с матерью погибли в битве при Яффе, а меня, младенца, вынес под рясой и воспитал он, отец Раймунд.

– Я позвал тебя… – медленно, раздумчиво говорит он и за руку тянет к каменной скамье. – Я боялся, что ты не успеешь… Милостью Господа, ты успел, но еще более надо спешить теперь, Акра падет сегодня.

Я опускаю голову и тяжело сглатываю. Отче мудр и ошибается редко.

– Тогда, – говорю, сжав кулаки, – зачем вы позвали меня сейчас, отец мой? Каждый рыцарь на счету там, на стенах!

Старик укоризненно качает головой. С трудом приподнявшись, вынимает чадящий факел из кольца на стене и подносит ближе к угловатому предмету, который я только теперь замечаю на скамье.

– Мальчик мой, отрывать разве стал бы я от воинских трудов понапрасну? Нет. Другая стезя важнее и ждет… Слушай меня со всем вниманием.

Отец Раймунд тяжело опускается на скамью и вздыхает, вытянув ноги. Я смотрю на таинственный сверток, покрытый отрезом черного венецианского бархата.

– Слушай же, Жан. У стены приготовлена ряса и исподнее, переоблачись сию же минуту. Там же кошель с золотом, возьми его… Вопросы задашь потом, если останется время! – предостерегающе поднимает он развернутую ко мне ладонь. – Меняй одежды и слушай. С этого мгновения ты не рыцарь ордена бедных воинов Христа…

От убийственной фатальности этих слов кольчуга выскальзывает из моих рук и падает, рождая зловещее эхо.

– … ты останешься рыцарем до конца дней, не вскидывайся… – усмехается отче, не глядя на меня. – … но только в сердце своем. А из Тампля выйдет смиренный монах, принявший обет паломничества в заморские земли, в Вечный город, где ты восжелаешь поклониться христианским святыням. Ты смышленый мальчик и найдешь возможность испросить аудиенции у Папы, не привлекая досужего внимания…

Я затянул пояс грубых штанов веревкой, стискивая зубы и заталкивая назад в глотку рвущиеся вопросы.

– … ему ты передашь этот ларец. – Отче сдернул бархат: открылся тускло блеснувший металлом резной короб. Вытянув из-под рясы цепочку, отче снял с нее ключ и отомкнул крышку ларца. – Подойди, Жан, взгляни.

Я упрятал тяжелый кошель в потайной карман рясы, шагнул к скамье и глянув, застыл каменной горгульей.

– Это же… Господи Боже!

– Т-с-с… – старик прижал мне палец к губам. – И у стен Магистерской башни могут быть вражьи уши. Мало кто из живущих воочию видел то, что дозволено сейчас лицезреть тебе.

Отче закрыл крышку и дважды повернул ключ. Бережно обернул ларец бархатом и упрятал сокровище в мешковину.

– Возьми, береги… – протянул мне, задержав дрогнувшие пальцы на ткани последним ласкающим движением. – Перепоручаю тебе мою долю хранителя сей драгоценности.

Он снял цепочку с ключом и повесил мне на шею, старательно запрятав под грубую ткань.

– Отче!…

– Единственно тебе могу довериться и… Прости, что свалил на тебя это бремя, сын… – старик отвернулся, прокашлялся и окрепшим голосом продолжал: – Отсюда направишь путь свой в гавань, там разыщешь корабль франкского торговца Гийома. Он ждет уже несколько дней, предупрежден и отвезет тебя, куда укажешь. Торговец ничего не знает о тебе и миссии. И не должен узнать. Никто не должен… Если же по воле Господа не достигнешь ты цели… Помолись и Он укажет тебе путь. Помни: полная тайна о том, что везешь и… отдай жизнь, если потребуется, но сохрани доверенное тебе.