Лазарь…

Аллен садится и пытается вспомнить, что читал в Библии о Лазаре. Если вообще читал. Наклоняется через проход и спрашивает у коллеги:

– Барб, у тебя Библия есть?

Она смеется:

– Непременно! Держу ее на столе возле пузырька с замазкой. А что? Ты видишь Бога?

– Забудь, – хмурится Аллен.

«Хроники Нью-Ханаана» – это какая-нибудь жалкая газетенка, и городок, наверное, вшивый. Но именно там умершая женщина якобы воскресла.

И психиатр, устроившая скандал на симпозиуме, тоже оттуда.

Аллен просматривает статью еще раз и в четвертом абзаце читает: «…внучка Милдред Эпштейн, у которой… случаются божественные видения». Вряд ли в Нью-Ханаане много детей, разговаривающих с Богом. Значит, эта девчонка и есть пациентка доктора Келлер. А теперь, получается, малышка еще и чудеса творит! Этой новости обеспечена первая полоса в нью-гэмпширском отделении.

Кому еще это выгодно?

Так спросил звонивший. Разумеется, воскрешение Милли Эпштейн выгодно самой Милли Эпштейн. Если оно, конечно, было. Аллен прочитывает статью еще раз. В городке ошивается Иэн Флетчер. Видимо, тоже почуял, что дело нечисто. Так кто же мог выиграть от фальшивого чуда? Ребенок. Но семилетние дети не действуют сами по себе, у них бывают менеджеры. В данном случае это, наверное, мать.

7 октября 1999 года

В пять утра Мэрайя слышит, что открылась входная дверь. Вскакивает с постели и пулей несется вниз по лестнице. Хватает зонтик в передней и, вооружившись им, как битой, высматривает тень непрошеного гостя. Сердце колотится.

– Выходи! – кричит Мэрайя. – Тебе нужны фотографии? Или эксклюзивное интервью? Покажись, ублюдок!

В ответ – тишина. Продолжая ругаться, Мэрайя отбрасывает зонтик и в этот момент видит за окном Веру: босая, в одной ночной рубашке, она катает по газону кукольную коляску. Мэрайя смотрит на маленький лагерь, разбитый у дороги. Пассионисты из Аризоны мирно спят. Репортеры еще не приехали. Только Иэн Флетчер, изможденный и хмурый, стоит в дверном проеме своего «Виннебаго».

– Привет, мамочка! – Вера машет рукой. – Хочешь со мной поиграть?

Сглотнув слова упрека, которые вертелись на языке, Мэрайя спрашивает:

– У тебя… ножки не замерзли?

– Нет, сегодня же такое хорошее утро! – Вера наклоняется над коляской и поправляет кукле одеяло. – Правда, малыш?

Утро действительно хорошее, если не считать того, что пупс шевелится. Его крошечные коричневые кулачки колотят стелющийся над землей туман, а под шапкой курчавых волос виднеется большая круглая болячка. Вера достает младенца из коляски и прижимает к щеке:

– Какой хороший мальчик!

Только теперь Мэрайя замечает стройную женскую фигуру возле ясеня в дальнем конце подъездной дорожки. Голова женщины обмотана шарфом. Она не отрываясь смотрит на малыша, но даже не пытается забрать его у Веры.

Вера усаживает ребенка в высокое кукольное кресло, вытащенное на газон, и понарошку кормит пластмассовыми фруктами. Малыш улыбается и болтает ножками. Он смеется так громко, что один из фотографов просыпается и начинает с пугающей скоростью щелкать своей камерой. Выйдя из ступора, Мэрайя сбегает с крыльца и подскакивает к дочери:

– Милая, нам пора в дом.

Вера, щурясь, смотрит на восходящее солнце:

– Ой! Но ведь здесь так хорошо!

Мэрайя гладит дочь по голове:

– Знаю. Может, мы попозже выйдем. – При этом ее взгляд останавливается на бесстрастном лице Иэна Флетчера. За все это время он не сделал ничего такого, в чем его можно было бы упрекнуть. Даже не пошевелился. Только наблюдал. Мэрайя заставляет себя сосредоточиться на дочери. – Думаю, тебе пора вернуть малыша маме.

Вера осторожно поднимает младенца и целует болячку на лбу. Потом несет к ясеню и передает плачущей матери. Женщина явно хочет что-то сказать, но не может. Вера слегка дотрагивается до ее пальцев, придерживающих головку ребенка: