В один из дней будучи в командировке, я листал журнал за завтраком, пил не спеша кофе с тостами и сыром, и мне на глаза попался целый разворот с фотографиями Рослин и текст, явно высосанный из пальца, который ничтожно терялся среди огромных снимков подпольно снятых папарацци. Очевидно, кадры были сняты в годовщину гибели Мэдди. Я хорошо помню тот день. Потухшая от печали Роси стояла у могилы матери, слезы еле заметно застыли крохотными кабошонами на ее длинных ресницах. Я подумал, странно что на этой серии фото нет меня. Я же там был! Принес розы для Мэдди и какое-то время стоял возле Роси мирно болтая. Но я подозреваю, что тут не так. Многие папарацци смелые в деле только со знаменитостями, политиками, спортсменами. Когда же речь заходит про итальянскую мафию, снимать или нет младшего сына босса клана Макалузо, пусть за огромный гонорар и обещанное СМИ прикрытие, – они тысячу раз взвесят прежде чем согласиться. Фоторепортёр снимавший Рослин попался робкий. Он явно побоялся меня фотографировать.

Другое дело Рослин… Запечатлеть единственную дочь Медельин Ройс в годовщину смерти актрисы – двойная сенсация! СМИ нуждались в свежем материале. У них было смехотворно мало информации, фото про юную Роси. И вот сейчас я любуюсь ее красотой с обложки известного журнала в Италии! Я любовался ее аппетитным, гибким станом в лёгком кремовом пальто, которое развивалось на ветру, и думал, что все же, она неземное существо. Если бы она могла увидеть во мне то, что вижу в ней я. На ее светлом лице с застывшей от боли полуулыбке каким-то несуществующим в природе цветом горели ее огромные глаза. Она бы обрела покой если б знала, что Мэдди находится в лучшем месте?

Мне стало тесно сидеть в кресле. Я допил кофе, спрятал журнал в дипломат и уехал на собрание. Два последующих дня я не спал, всю ночь напролет считая часы, когда вернусь в Чикаго и снова ее увижу. Меня затягивает… Клапаны моего сердца всегда были пустые, но с тех пор, как я встретил Рослин в них стало тесно. Воспоминания разбиваются во мне словно капли дождя об асфальт. Раньше я был одним из тех, кто постоянно рискует. Я проводил столько пустых ночей с людьми, которых я не знал.

Так не может продолжаться до бесконечности. Я буду несчастен, если ее не будет рядом. Я не могу спать, нет, не могу, как раньше. Ад охватил меня собой ночами. Больше не будет смысла рисковать. Единственный существующий для меня мир тот, в котором я буду знать, что есть она. Я могу признаться, что я слаб. Я могу признаться, что я раним. Я могу рассказать ей все, что она хотела бы знать, чтобы видеть, как истина в ее глазах становится силой.

Что-то должно измениться. Молю тебя, Боже, дай мне дураку шанс её удержать. Я отдам ей всю свою любовь. Что-то должно измениться… При свете ночника я листаю страницы журнала, нахожу ее фото и не смыкаю глаз своих. Я до утра смотрел на нее, борясь со своими страхами.

Названый СМИ «ангел Медельин», смотрит на могилу матери, как на обрыв с которого лететь. Все умирают только раз… Рослин… Глаза ее пронзительно кричащее в своём безмолвии. Я хотел бы сказать ей, что прах не превратится в цветы.

Декабрь подобрался незаметно.

В обед на собрании организации я впервые за долгое время увидел его – Арнольда Локки. Его отец когда-то занимал одно из не последних мест в нашем общем деле. Но это было давно. Сейчас Лучано стал слишком дряхлый для такой работы, и отныне Арни занимается всеми делами под чутким руководством папочки. Младший Локки выглядел, как и на фото – крепкий мужик лет под сорок, серьезное выражение лица, всегда носит костюмы, в руке длинная трость, которая служила ему не аксессуаром, а опорой – как мне известно, после неудачной перестрелки он повредил ногу.