Деятельный и авторитетный участник международных церковных встреч.

Умер в 1984 г. на второй день Рождества, в день Собора Пресвятой Богородицы.

Похоронен на Кузьминском кладбище в Москве.

Имя о. Всеволода, память о нем хранятся его учениками и духовными детьми. Организованная 25–27 мая 1992 г. I Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского Института (потом ПСТГУ) проходила под названием «Чтения памяти прот. Всеволода Шпиллера». В последующие годы одно из заседаний указанной конференции Института обязательно посвящается его памяти. Проводятся вечера воспоминаний^>78.

Биографии представленных здесь людей столь различны, что трудно подобрать слова, которые могли бы быть использованы в качестве общего заключения. Проще всего сказать, что их объединяла София, в которой они жили, служили, преподавали, работали, огорчались и радовались и любили Россию по-своему…

Родина была далеко, слезами ее нельзя было вернуть. Надо было жить и обживать Болгарию, нуждавшейся в квалифицированных кадрах. Начну с традиционной картинки – культуры, с просвещения умственного и нравственного, где трудились десятки и сотни русских беженцев, университетских профессоров, гимназических преподавателей, церковнослужителей. Уже стало привычным, что при обрисовке этой темы исследователи нередко обращаются к практике привлечения русских прежде всего в Софийский университет. Я попробую начать с ab ovo, с детства.

«В начале 1920-х гг. в местности «Горна Баня» под Софией существовал русский приют для русских детей до восьми лет. Он помещался в двухэтажном здании, в котором находились спальни, но не было столовой. Дети круглый год ели во дворе, под навесом… Многие были настолько малы, что их приходилось кормить, причем воспитательницы делали это с нарушением элементарных санитарных норм. Вообще антисанитария царила в приюте: грязные простыни часто не стирались, а только просушивались, дети были вшивыми. Рядом с приютом протекал ручей, в котором летом ребятня целыми днями купалась без всякого надзора, часто под жарким солнцем. В результате дети часто получали ожоги и страдали простудными заболеваниями. В середине 1920-х годов приют в «Горне Бане» закрыли, и вскоре был создан новый приют в городской черте Софии, рядом с парком «Борисова градина». В новом приюте воспитывались сироты или дети самых бедных эмигрантов. Здесь санитарные требования соблюдались безукоризненно: даже зубные щетки после каждого употребления дезинфицировались раствором марганцовки, отчего становились черными. Однако директриса установила в приюте режим полного молчания. Даже самые маленькие воспитанники не смели произнести ни одного звука, а воспитательницы говорили вполголоса. У детей были игрушки, но играли они молча. Неудивительно, что приютские дети вырастали озлобленными и некоммуникабельными людьми»^>79.

Картина настолько неприглядна, что не хочется верить воспоминаниям И. В. Матвеевой. Но воспитание всегда связано с насилием, особенно в приютах, воспитатели в которых имели и имеют свои «педагогические приемы» для бедных и сирот. Хочется верить, что в трех детских садах, действовавших на болгарской земле к 1922 г.^>80, таких методов не было. Это, конечно, не аргумент для истории, но есть стереотип памяти: запоминается обычно нечто исключительное, чаще всего плохое, а среднее, обычное, т. е «скучное» не представляет интереса для мемуаристов.

А теперь о так называемой средней «картинке» в сфере обучения взрослых и малышей. Уполномоченный Всероссийского союза городов (ВСГ) генерал А. В. Арцишевский проявил недюжинную энергию в поиске средств для финансирования учебных заведений. В течение лета 1920 г. ВСГ сумел открыть ряд дошкольных учреждений и начальных школ, а также курсов для взрослых.