”.

После 1917 г., когда Россия попала в хаос Октябрьской революции, Лоцкий предполагал худшее для немецких колонистов. Его последнее заявление в 1925 г. по этому вопросу: “Конечно, в Германии об этом ничего не знают. Как им живётся сегодня под советским сбродом, если они вообще до сих пор ещё существуют, это неописуемо”.

Его заботы, его боль не были беспочвенными. Перед немцами в Советском Союзе постепенно открылись все врата ужасов: экспроприации, аресты, высылки, расстрелы, массовые переселения, лагеря, трудармия, спецпоселения и многое другое, что было позже описано как истребление народа и обозначено словом “геноцид”.

Советские власти были убеждены, что им удалось уничтожить немецкую самобытность в Советском Союзе. В «Большой энциклопедии» послевоенных лет они с бахвальством указывали: больше нет никаких немцев, имеется только небольшая группа немецкоязычных евреев.

Согласно открытой информации по переписи 1970 г. в Казахстане не существовало никаких немцев. Фактически, там жило 900 тысяч перемещённых российских немцев. Каждый 14-й житель этих огромных степных земель был немецкого происхождения.

Этот факт хотели замолчать. Но они выжили! Несмотря на все попытки уничтожить эту большую этническую группу, уничтожить немецкую самобытность, они снова и снова во время переписи указывали: “Мы – немцы! Мы существуем! Мы живём!”.

В 1979 г. статистика СССР была вынуждена официально заявить, что в Казахстане живёт 1032 тысячи перемещённых немцев.

Газета «Deutsche Allgemeine Zeitung» в Казахстане писала в память о проповеднике Генрихе Лоцком, учившемся в Лейпциге, Саксония: “Мы, Российские немцы, имеем все основания считать этого человека одним из нас, гордиться им и благодарно помнить его. Все, что он писал, рождалось из глубокой любви к своему народу”.

Прошло более 70 лет после того, как Лоцкий писал о немецкой диаспоре. Деньги из шкатулки утратили своё значение, счета исчезли, его письма в Россию исчезли, но глубокий смысл его мыслей остался в 30 книгах и никогда не потеряет своего значения для немецких детей.

Он знал, что наступили его последние часы. Он чувствовал на себе петли, твёрдо заложенные мучителями и палачами, видел сооружённую для него виселицу, на которую он будет втянут завтра… Связанный, с кляпом во рту, он уже не мог защищаться и звать на помощь. Ему оставалось только одно – смотреть с высоты колокольни вдаль и вспоминать прошлое. Когда это было? Где было начало? Кого он встречал, и кто заботился о нём? Кому он служил? Как много вопросов, и только несколько часов…

В шестидесятых годах девятнадцатого века большой бронзовый колокол был заказан Евангелическо-Лютеранской консисторией Санкт-Петербурга для строящейся в Геймтале церкви.

Он был отлит в Лейпциге. После охлаждения его вынули из формы, почистили, отполировали до блеска и организовали праздник с благодарственной молитвой и богато накрытым столом. Помощники столпились поближе к мастеру, чтобы услышать первый звук – голос новорождённого ребёнка, и посмотреть в этот момент на поведение старого учителя.

После знака мастера все затаили дыхание. Бутылка шампанского разбита о колокол. Могучий звук наполнил помещение изнутри таким глубоким, плотным, гудящим и потрясающим звуком, как если бы он хотел вынести стены наружу. Это был момент рождения, с этого момента началась его собственная жизнь – жизнь церковного колокола! Первое, что он увидел, это был застывший мужчина, который внимательно следил за стрелкой часов, навострив уши и прислушиваясь к звенящему всё тише, затихающему звуку. Колокол услышал его шёпот: “