Получили титулованного чемпиона по самосаботажу.

И вот в чём мерзость: эти детские импринты не ветшают. Мамины тревожные интонации импринтируются во взрослые а если не получится? Папина ледяная дистанция – в привычку молчать, когда внутри уже пожар. Всё, что однажды попало внутрь, становится сценариями, которые мы играем снова и снова: прокручиваем старую пьесу в новых интерьерах – но с тем же надломом внутри.

Меняются люди, обстоятельства, антураж – но не сюжет.

Взрослая жизнь – это, по сути, театральная постановка, в которой сценарий вы писали на незнакомом языке, а ставили те, кто сами до сих пор забывают, зачем заходят в комнату. Ваши взрослые выборы – партнёры, работа, реакция на критику – выглядят осознанными. Но если присмотреться, за ними легко угадываются старые детские сюжеты. И вот вы уже не выбираете – вы повторяете. По накатанной, как цирковой тигр, который давно забыл, зачем вообще прыгает в горящее кольцо.

Импринтинг не спрашивает, удобно ли тебе с этим жить. Он встроен в архитектуру реакции: кого ты считаешь надёжным, кто кажется своим, кого хочется спасать, а кого – бояться. Именно поэтому мы так часто узнаём близких в совершенно новых людях. Не потому что они действительно надёжны – они внушают доверие – потому что в них вдруг щёлкнуло что-то знакомое. Мозг словно встрепенулся: Ты это уже видел. Всё идёт по плану.

Даже если план – катастрофа.

Взрослые свято верят, что просто живут свою жизнь, не замечая, как снимают драму с непоправимыми последствиями. На деле они ставят спектакль перед зрителем, который ещё и читать не умеет, но уже выучил каждую реплику. Каждый их да ладно, ерунда превращается в чужие фобии, каждое не сейчас, я занят – в эмоциональные тупики и страхи, каждое фигня, переживёшь – в психосоматические блоки и зажимы, которые потом хрен когда расковыряешь. Хоть кость грызи, не разберёшься.

И когда у ребёнка трещит фундамент по швам – что ж вы удивляетесь? – архитектор-то вы. Этот бардак с раздолбанными декорациями, заикающимся суфлёром и забытым сценарием – не что иное, как главная постановка детства. Режиссёр? Опять вы.

Главный актёр? Вы, кто ещё. Камеры пишут, дублей нет и не будет, и никаких ой, давай по-другому.

На выходе – браво, дамы и господа – человек, прошитый на баги. Баганутый.

Поздравляю, ваш ребёнок – айфон времён VHS, с кнопкой перезагрузки, которая только делает вид, что работает. Всё, что вы загрузили в эту хрупкую, абсурдно доверчивую голову, там и остаётся. Не на время – навсегда.

Хотите всё исправить? Конечно, удачи. Перепрошивка мозга – дело не из лёгких. Это как натянуть на древний компьютер последние обновления: патчи встанут, если очень повезёт, но стоит нажать не туда – и вся система отправится в нервный срыв. Каждое ваше слово, мимолётная гримаса, усталое потом разберёмся – это кирпич в стене. И эта стена потом держит весь дом. Даже если он построен через одно место.

Ирония в том, что никто вас об этом не предупредит. Родители полагают, что у них вагон времени, чтобы рассказать детям, где хорошо, а где плохо. А по факту?

Реальность уже соткана. Полотно закончено. Узоры впитаны. И ребёнок живёт в мире, который вы для него придумали – даже если вы этого ни разу не заметили.

Особенно феерично это сказывается на гендерных ролях. Мама в засаленном халате – обнимающая то ли сигарету, то ли скалку, а скорее всего – и то и то. Папа в трениках, чья эластичность сдалась где-то в девяностых, пахнет вчерашним пивом и отрыгивает неизбывной тоской. А ребёнок смотрит, дышит, впитывает: