), в которых четко разведены роли преподавателя и экзаменатора, так что студент в принципе может сдать предмет, ни разу не побывав на соответствующих лекциях. Вебер находил такой зарождающийся академический консьюмеризм безвкусным, но даже он принимал его как следствие студенческой свободы учиться. Однако чего он не принимал – это идеи, что преподаватели должны подстраиваться под эту тенденцию. Он был бы, следовательно, резко против использования студенческого набора как критерия для раздачи служебных повышений и постоянных контрактов. Другими словами, он хотел оставить пространство для свободы учиться, не ущемляя свободу учить – и наоборот, чем более известна речь Вебера (то есть что преподаватели должны раскрывать свои предрассудки в оценке свидетельств и представлять противоречащие друг другу мнения беспристрастно).

Будь Вебер жив сегодня, он бы заявил, что при наличии студенческого интереса и университетских ресурсов студенты имеют право на курсы по нестандартным и даже контркультурным темам, например «Менеджмент гостеприимства», «Исследования спорта и досуга», «Астрология» или «Креа ционизм». В конце концов, курсы по неортодоксальным темам исторически входили в университетские программы посредством самоорганизующихся студенческих семинаров, имевших или не имевших поддержку со стороны факультетов и которые студенты затем стремились включить в формальную академическую отчетность. Если интерес сохраняется в течение нескольких поколений студентов, то есть основания обратиться к университету для установления постоянного академического курса по этой теме. Однако эта перспектива никоим образом не должна влиять на суждения о повышениях и продлении контрактов имеющегося преподавательского состава, которые должны делаться на основании академической компетентности кандидатов в их областях специализации. Разумеется, университету, который хочет сохранить тонкий баланс между Lehrfreiheit и Lernfreiheit, потребуется бизнес план, а может быть, и более формальный юридический механизм, чтобы студенческий спрос не подавлял предложение преподавателей, и наоборот.

Этим и занялся самозваный американский активист академической свободы Дэвид Горовиц, который в 1960 е был радикальным студентом, а потом стал неоконсервативным защитником «прав студентов» и прославился своим «Академическим биллем о правах». И если американские академики люто ненавидят Горовица за его список «100 опаснейших профессоров» (Horowitz 2006), то в Германии к нему относятся более уважи тельно (Schreiterer 2008). Своими книгами вроде Indoctrination U. (Horowitz 2007) Горовиц пытается изменить мнение не самих академиков, а студентов, их родителей, которые платят за обучение, и выпускников. Работая со студенческими союзами и организациями выпускников, Горовиц поддерживает более детализированные, содержательные студенческие оценки курсов, чем те, которые используются для назначения контрактов и повышений. В ответ на заявления академиков, что они уже защищают студентов и их свободу учиться, потому что либерально ведут себя в аудитории, Горовиц говорит, что такие заявления стоят не больше, чем заявления PR представителей большого бизнеса, которые утверждают, что крупные корпорации, производя товары, заботятся исключительно об интересах потребителей. И теперь, как потребители в 1960 х, студенты должны отстоять свои права на то, чтобы бессовестные академики не впаривали им второсортные интеллектуальные продукты – а сам Горовиц благородно предлагает себя на роль Ральфа Нейдера от академии[14].

Американская академия оказалась в таком неловком положении, потому что она должна принимать всерьез людей вроде Горовица, потому что наиболее уважаемая академическая профессиональная организация в США – Американская ассоциация университетских профессоров (American Association of University Professors,