Обращение Буравого к «лексике Лакатоса» только осложняет дело, замечает Морроу. Рассмотрение профессиональной социологии в рамках методологии научно-исследовательских программ мешает четкому пониманию того, что в данном сегменте социологического поля сосуществуют самые разные объяснительные стратегии, из которых только часть обладает надлежащим инструментальным потенциалом и может быть переведена на язык социальных практик. Основная масса исследовательских подходов имеет весьма слабые инструментальные возможности либо не имеет таковых вовсе. Автор статьи считает целесообразным «дифференцировать теоретические стратегии профессионального социологического знания в зависимости от их локализации в агентно-структурном континууме, который может трактоваться онтологически – как часть отношений субъекта и объекта, либо эпистемологически – с точки зрения трех базовых “познавательных интересов“ (по Хабермасу)» (с. 60). В таком случае на объективистском (позитивистском, преимущественно количественном) полюсе континуума будут располагаться подходы, базирующиеся на формальном анализе причинно-следственных связей. На его противоположном полюсе сосредоточатся интерпретативные (герменевтические) стратегии, фокусом которых выступают социальное действие и взаимодействие (символический интеракционизм, социальная феноменология, этнометодология). Середину континуума займут промежуточные (опосредующие) стратегии, анализирующие взаимодействие субъекта и социальной структуры в терминах социально-исторической каузальности (функционализм и неофункционализм, историческая и критическая социология).

В ряду этих базовых стратегий только объективистские исследования могут рассматриваться в качестве инструментального знания, подчеркивает Морроу. При этом все три класса стратегий профессиональной социологии прибегают к помощи социальной теории – для конструирования уже «прикладных» стратегий, которые призваны легитимировать используемые исследовательские парадигмы. Прикладная рефлексия включает нормативные и метатеоретичесие (методологические) допущения и предпосылки, а также соображения относительно возможных социальных контекстов текущего исследования (например, функционализм опирается на биологическую теорию систем, многие формы критической социологии – на постулаты исторического материализма и т.п.).

Таким образом, требуется «осмысление профессиональной социологии с более четких и очевидных постэмпиристских (и постпозитивистских) позиций, которые учитывают мультипарадигмальное разнообразие ее объяснительных стратегий», – замечает Морроу (с. 61). При этом необходимо иметь в виду, что возможность использования наработок, накопленных профессиональной социологией, – как чисто инструментальных, так и «коммуникативно-ориентированных» – не может быть известна заранее.

Альтернативная интерпретация профессиональной социологии позволяет также более четко представить ее отношения с социальной теорией и критической социологией. Эта интерпретация подтверждает сформулированный выше тезис о том, что критическая социология, несмотря на отличающий ее ценностный акцент и ярко выраженную социальную ангажированность, все же остается в рамках профессиональной социологии и зависит от поставляемого ею эмпирического знания. Что же касается социальной теории, то она является не столько формой «знания» (в строгом эмпирическом значении этого понятия), сколько «совокупностью рациональных (междисциплинарных) дискурсов квази- и неэмпирического характера, интеллектуальная функция которых… состоит в постоянном инспектировании практики трех других когнитивных стилей (профессиональной, политической, публичной социологии.