Ну вот, ее собственный дом. И муж. Селия знает, что, расскажи ей кто в детстве, как она обустроит свою жизнь, она пришла бы в восторг.

Однако по вечерам, когда Пол еще не вернулся с работы, ее охватывает досадное беспокойство. Селия бродит по безупречно чистеньким комнатам, которые, несмотря на ее приступы украшательства, почему-то не утратили безликость. Она валяется на диване в гостиной, садится с журналом на кухне, но ей все чудится, будто она гостья в собственном доме. Причем дом этот принадлежит не Полу – спустя первые несколько месяцев супружеской жизни тот едва бывает здесь, – а кому-то еще, мрачному и невидимому. По ночам Селия лежит рядом со спящим мужем – как выяснилось, он храпит, а это особенность непривлекательная – и подводит итог достигнутому. Но отчужденность не исчезает. Наверное, решает она наконец, именно поэтому люди и заводят детей. Их подталкивает к этому вовсе не биологическая необходимость, просто дети привносят в жизнь необходимую тяжесть, они словно якорь, с ними ты больше не прикидываешь, чего тебе не хватает, и чувствуешь себя частью твоей же жизни.

Когда по сравнению с остальными детьми тебя любят меньше всех, это чувствуешь. Ханна еще ребенком усвоила иерархию материнской любви. На первом месте Майкл, осененный благословением любимчик. За ним с небольшим отрывом идет прекраснодушная Элис. Дальше натянутая пауза – перекати-поле, птичий щебет, – и лишь потом в облаке неприятностей появляется Ханна.

Еще в детстве слава о ней бежит впереди нее.

– А вот и наша оторва, – тоном средневекового глашатая возвещает мать, когда Ханна входит в комнату. С Ханной непросто, а вот Элис спокойная. На Майкла ярлыков не вешают – он мальчик, и уже это классифицирует его определенным образом.

– Взрывной у нее характер, – говорит отец во время одной из ее вспышек, – но в этом нет ничего плохого.

– Ты просто с ней мало общаешься, – возражает мать.

– Детская истерика! Детская истерика! – дразнит Майкл, стараясь вывести Ханну из себя, и она силится удержать себя в руках.

– Самый важный навык, который тебе необходимо освоить, – говорит мать, – это умение сдерживать чувства.

Про то, как сдерживать чувства, мать Ханны способна немало рассказать. Вероятнее всего, несдержанность Ханны рано или поздно доставит ей немало неприятностей. Какие именно неприятности, мать Ханны не уточняет.

Искательница приключений, бедовая девчонка, (шепотом) позерка, Ханна все детство регулярно сбегает из дома. Каждый раз она считает, что это всерьез, и все же каждый раз вскоре возвращается домой. Она не осознает, что действует по шаблону, и позже, поняв, что стала заложницей стереотипа, ощутит себя униженной. Для Ханны самый страшный грех – это неоригинальность.

Во время одного из побегов она еще до конца улицы дойти не успевает, как отец останавливает ее (сестру, без сомнения, выдала Элис, прирожденная предательница). Пообещав на ужин блины, которые он напечет собственными руками, отец заманивает Ханну домой. Ханна так удивляется и радуется его вниманию, что охотно возвращается.

– Папа, ты не сердишься? – спрашивает она, когда, держась за руки, они шагают назад. Впрочем, Ханна видит, что он не сердится.

– Нет, солнышко.

Воспользовавшись ситуацией, Ханна просит:

– В следующий раз, когда ты уедешь, можно я с тобой?

Отец бросает на нее быстрый взгляд:

– А ты хочешь? Хочешь со мной по делам поехать?

– Я могу чем-нибудь помогать, – предлагает Ханна.

Он смеется.

– Хорошо. Ладно.

Однако в понедельник, спустившись к завтраку, Ханна с удивлением обнаруживает, что отец снова уехал. Мать сообщает, что он в Гонконге и его не будет целую неделю.