В последний раз я с ней спешу в аэропорт,
Хоть и не знаю, что действительно в последний…
Недельный отпуск точно выброшен за борт —
Настолько быстро пролетел, забыт и стёрт
В анналах памяти… Закрыта дверь передней.
В последний раз мы с ней спешим в аэропорт.
Без приключений добрались за полчаса;
Кто жил в те годы, тот, наверно, представляет:
У края леса – грунтовая полоса,
Хибарка с вышкой, шест и флюгер-колбаса;
Хрип из динамика, который объявляет
Посадку. Скука, чьи-то вздохи, голоса.
Всё позади, мы встали молча у ворот;
Минута-две полуформальных разговоров.
Мне, как обычно, не терпелось в самолёт,
Возобновить привычных мыслей плавный ход
На фоне плавно проплывающих просторов —
Таков был я в тот непростой, далёкий год…
Она ж стояла с робко-сдержанным лицом
С печатью ставшей повседневностью угрозы,
(какая некогда нависла над отцом),
Как бы смирившись с наступающим концом,
А по щекам текли непрошеные слёзы,
Хоть и старалась оставаться молодцом.
Мне бы прижать её к себе, как никогда,
И прошептать, что я люблю её до боли,
Люблю так честно, что сгораю от стыда
За всё, что в детстве вырывалось иногда…
И не прижал, и не шепнул – стеснялся, что ли?..
И улетел. Как оказалось, навсегда.
За двадцать с лишком лет, что минули с тех пор,
Не раз мне чудились заснеженное поле;
Просёлок, поле поделивший, как пробор;
Её глаза. И наш последний разговор.
И ощущенье плохо выдержанной роли.
И словно чей-то ненавязчивый укор…
• • • • • • • • • •
А лодку, брошенную в спешке за бугром,
Оторвало и потащило по теченью.
Вихрь успокоился, ушёл куда-то гром,
Река на солнце заискрилась серебром,
И всё как будто поплыло по назначенью,
Как если б нужный стих родился под пером.
Смотрю, как бывшие родными берега
Меняют краски, очертания и виды.
Лежит бессильно на уключине рука:
Весло осталось там, где сдёрнула река
Челнок мой с привязи. Ни боли, ни обиды.
Покой и воля. Плеск волны и облака.
Теченье мысли, как теченье этих вод,
Несёт меня, куда – Бог весть, под облаками.
Проходит в памяти моей за годом год,
Минует чёлн за поворотом поворот,
И где-то там, за перелеском с родниками,
Река в последний раз ускорит мерный ход.
Уткнётся лодка носом в девственный песок…
Пустынный пляж и роща в сумеречном свете.
А на пригорке, у тропы, наискосок
Ведущей вверх, в тот притулившийся лесок, —
Её фигурка в старом плюшевом жакете…
Всё так, как будто мы расстались на часок.
Сорвусь на берег к ней, любимый и шальной,
На миг замру, как мим в немой, банальной сцене…
И припаду, и окунусь весь с головой
В её тепло, давясь слезами, сам не свой,
И прошепчу, обняв знакомые колени:
«Ну здравствуй, мама, я вернулся, я живой!».
Июнь, 2006
Бессонница
Чуть слышно скрипнули железные ворота,
И чей-то шаг впотьмах растаял без следа.
И стало тихо. Только сердцу отчего-то
Уже не спится: то бессонница-беда.
Сама беда и в то же время – бедолага:
Придёт, разбудит и не знает, как помочь…
И мыслей нудных и назойливых ватага
Всю ночь покоя не даёт, снуёт всю ночь.
Подушка скомкана, и сбилось одеяло,
Тревога в доме, и в углу моём темно.
И в мире этом всё-то нынче как попало…
Да что там нынче – так уже давным-давно.
Тревожно сердцу, хоть всё, кажется, как надо:
Родные – сыты, не болеют, дом – стоит,
И даже сам я хоть куда – с подошв до взгляда…
А сердце ссадиной невидимой свербит.
Пойду ли в поле травам с ветром поклониться;
Сижу ль в шараге, опостылевшей невмочь;
Смотрю ли «ящик», чтоб на час-другой забыться, —
Исход один: привет иллюзиям и – ночь.
И вновь пространство обступает и сжимает
Мозги, как обруч, и звучит в ушах, как сталь.
И сердце вновь как бы на что-то намекает.
И вновь бессонница читает мне мораль.