она идет к ее руке
в руке клюка и на клюке
висит платок – глаза кобольда
холодный неподвижный взор
в упор и изрекает строго
невестке страшный приговор:
ну поживи со мной немного
уехал муж она одна
живет с свекровью: под допросы
ее подходит но вопросы
не все понятны ей – вредна
глуш пензенская так решает
старуха и ее клюка
в столицу сына направляет
летают письма а пока
невестка учится вязанью
сопровождает на гулянье
в набитый детворою парк
еврея встретив с бородою
старуха наровит клюкою
ево задеть – бормочет: парх
еврей в халате вид ужасный
вид неизбежный этих стран
он к вере приобщон опасной
питаясь кровью христиан
и с непривычки их боится
невестка – вчуже жутко ей
она придумала молиться
чтоб не украл ее еврей
из дома ни ногой – до ночи
сидит и вяжет у окна
иль чтицею – газету точит
печать же русская полна
рассказами о папе римском
о Льве тринадцатом – почил
и вдруг ей дурно – низко низко
склоняется – летят ключи
старуха с хладною заботой
виски ей хладным камнем трет
и сыну пишет: Ада ждет
лампадка тлится у киота
часов старинных отражон
стеною стук – на них с косою
фигуркой бронзовой косою
Сатурн как смерть изображон
как тишина зловеща эта!
в ней жизнь готовится для света
а свет каков он свет а мир
все тщетно в нем – крушится прахом
и призван он – совидец страхов
уж к небожителям на пир
Глава вторая
в передвечерний час когда
уже склонялись в ноч светила
а в Водолее восходила
Сатурна грозная звезда
да незаметно стал в зените
жизнь разоряющий Уран —
хотите ль вы иль не хотите
рожденные под ним – из стран
кидающий из жизней в жизни
лишающий друзей – отчизны
взлетающий перстом меча
от постоянства отуча —
в час тот с совидцами такими
пришол на землю человек
в морщинках с баками густыми
со сросшеюся пленкой век
мать на подушках приподнялась
взглянуть на сына в первый раз
и приглядевшись испугалась:
слепой – совсем не видно глаз
тут доктор ножницы кривые
с комода помрачнев берет
и делая шаги большие
к младенцу сгорбившись идет
мать вскрикнула а он смеется
и ножниц ужас отложив
на веки пальцы наложив
их раскрывает – не придется
прорезывать дитяти глаз
подайте грудь ему сейчас —
решает мать – забота снова
как научить сосать такова
но ткнувшись и поймав сосок
сын присосался и без спроса
грудь ручкой давит – наконец
краснеет пуговочка носа
отпал насыщенный – отец
меж тем под дверью отирает
глаза счастливые платком
и курит в форточку потом
на небо серое взирает:
ноч петербургская бела
под фонарем стоит прохожий
бредет другой из-за угла
на привидение похожий
переведен в столицу в полк
обзаведясь своей квартирой
он понял в жизни легкой толк
столичново пустово мира
толк в кутежах гонящих сон
в приемах шумных но отныне
в сем вихре будет помнить он
о кротко спящем в детской сыне:
в предутренний вернувшись дом
походкой непослушно тяжкой
взглянуть придет он перед сном
как дышет спинка под рубашкой
рукой неметкой крест чертить
и николаевской бородкой
поцеловав ощекотить
затылка вздрогнувшево щотку
а жизнь свой движет круг и вот —
в столице смутно муж на службе
в кастрюльке геркулес растет
спиртовки огонечек в луже
молочной – пляшет голубой
сын рад ему вдруг грохот вой
под окнами копыта крики
погаснул свет – наперевес
опущены мелькнули пики —
и опрокинут геркулес
рукой хладеющей неловкой:
с ребенком в кухню и на двор
в швейцарскую а от спиртовки
огнь ящерицей на ковер —
слетел двоится разбегаясь
предупреждением дымок
провеял – спешно возвращаясь
звонит отец и на порог
едва ступив – тут стало глуше
откуда гарь – поняв все вмиг
он николаевкою тушит
огонь и ищет где же Мик —
где сын где мать и вот с кухаркой
вниз чорной лестницей бежит —
в коморке дворничихи жарко
на блюдечке свеча дрожит
в чаду завернут в плед поспешный