Этими несколько формальными отсылками мы уже наметили орбиту, внутри которой нам надо постигать, то есть удерживать для будущего рассмотрения «явление „художник"». Необходимо повторить: бытие-в-качестве-художника есть самый прозреваемый способ жизни. Жизнь есть самая известная нам форма бытия. Глубочайшая сущность бытия есть воля к власти. На примере бытия-в-качестве-художника мы встречаем самый прозреваемый и самый известный способ воли к власти. Так как речь идет о раскрытии бытия сущего, внутри этого раскрытия размышление об искусстве обретает первостепенное значение.

Однако здесь Ницше все же говорит о «явлении „художник"», а не об искусстве. Какие бы затруднения не вызывало стремление определить, чтό есть «такое» искусство и как оно есть, ясно все-таки, что к действительности искусства принадлежат и художественные произведения и затем все те, кто, как говорится, «переживает» эти произведения. Художник – лишь одна из составляющих целокупной действительности искусства. Все так, однако решающим в ницшевском понимании искусства как раз и является то, что он рассматривает его и всю его сущность со стороны художника, то есть сознательно и решительно противопоставляет такое понимание искусства тому, которое рассматривает его в ракурсе «наслаждающихся» им и «переживающих» его.

Таков основной тезис ницшевского учения об искусстве: его надо постигать со стороны творящих и созидающих, а не со стороны воспринимающих его. Ницше недвусмысленно выражает это в таких словах (n. 811):

«До сих пор наша эстетика была женской в том смысле, что только „восприимчивые" к искусству люди облекали в формулы свои опыты на тему „что такое прекрасное?". До сего дня во всей философии нет художника…».

Философия искусства – для Ницше это означает также эстетику, но эстетику «мужскую», а не «женскую». Вопрос об искусстве – это вопрос о художнике как творце, созидателе; именно его опыт относительно того, что является прекрасным, должен стать мерилом.

Теперь мы возвращаемся к отрывку 797: «Явление „художник" прозреваемолегче всего». Если мы удержим это высказывание в направляющем ракурсе вопроса о воле к власти и к тому же в перспективе рассмотрения сущности искусства, тогда мы тут же выведем из него два важных положения об искусстве:

1. Искусство есть самая прозрачная и самая знакомая форма воли к власти.

2. Искусство необходимо понимать со стороны художника.

А теперь читаем дальше (n. 797):

«… Отсюда и взглянуть на основные инстинкты власти, природы и т. д.! А также религии и морали!».

Здесь ясно говорится о том, что в ракурсе рассмотрения сущности художника надо рассматривать и другие формы воли к власти – природу, религию, мораль и, добавим от себя, общество и индивида, познание, науку, философию. В этой связи данные формы определенным образом соответствуют бытию-в-качестве-художника, художественному созиданию и созданному бытию. Прочее сущее, не обязательно порождаемое художником, так же обладает соответствующим способом бытия (Seinsart), как и созданное художником, художественное произведение. Подтверждение этой мысли мы находим в предшествующем афоризме за номером 796:

«Произведение искусства, появляющееся без художника, например, как тело, как организация (прусский офицерский корпус, орден иезуитов). В какой мере художник есть лишь первая ступень. Мир как художественное произведение, порождающее самое себя».

Очевидно, что здесь понятие искусства и произведения искусства распространяется на всякую возможность порождения и любое существенным образом порожденное. В какой-то мере это соответствует тому словоупотреблению, которое было обычным вплоть до XIX века. До этого времени искусство означает любой вид порождения. Ремесленник, государственный деятель, воспитатель предстают как созидающие художники. Природа тоже является «художницей». Здесь речь не идет об искусстве в сегодняшнем ограниченном его понимании как «изящного искусства» в смысле создания чего-то красивого.