, и приказал своим приверженцам почитать ее настоящею императрицею.

* * *

Искатель счастья, Иван благополучно прибыл в скопище[5] злодея Пугачева и старался разведать, кто таков этот человек: самозванец или настоящий царь? Все казаки уверяли Ивана, что Пугачев не обманщик, не самозванец, но действительный император Петр III и что многие из них коротко знают [его]: ибо видали в Петербурге в то время, когда он был еще на престоле. Простодушный и неопытный Иван поверил словам обманщиков и горел желанием как можно скорее вступить в службу мнимого царя, чтобы не щадить для него ни крови, ни жизни. Некоторые из уральцев представили нетерпеливого Ивана к варвару Чике, называвшемуся графом Чернышевым. Сей злодей, выслушав и одобрив желание молодого казака, отвел его к самому Пугачеву, который, увидя нашего героя, спросил с казацкою важностью: кто он таков и чего хочет? Иван, решительно почитая Пугачева царем, с большим подобострастием отвечал, что он илецкий казак, приехал из Оренбурга нарочно для того, чтобы послужить Его Величеству верою и правдою до последней капли крови, и что он почтет себя чрезмерно счастливым, если удостоится вступить в службу православного царя русского. Ответ и прекрасный вид Ивана совершенно понравились Пугачеву, который велел привести его к присяге, поздравил с чином есаула и оставил при себе адъютантом. Какая радость, какое восхищение для честолюбивого Ивана! Ему не приходило в голову, что он, посвятив себя на службу не царю, но обманщику и величайшему злодею, сам сделался важным преступником против законов и против отечества. Говорят, что радость, сколь ни приятна сама по себе, но еще делается приятнее, когда есть с кем разделить ее. Так точно и обрадованный Иван желал разделить свою радость: он поспешил отправить письмо к милой Даше, которым уведомил ее о своем счастии и уверял, что нашел не обманщика, не самозванца, а настоящего русского царя, который чрезмерно[6] добр, чрезмерно милостив; почему он будет служить Его Величеству, не щадя живота своего, и со временем надеется дослужиться до знатного чина; тогда-то поспешит явиться к милой Дарье и предложит ей свою руку.

Дарья получила это письмо в воскресенье и, слушая его, проливала слезы. Влюбленные никому и ничему столько не верят, как друг другу и тому, чего желают. Дарья поверила Ивану, что он вступил в службу не к обманщику, а к истинному государю; она радовалась счастью своего возлюбленного и желала, чтобы милый Иван как можно скорее возвратился в Оренбург и сделался ее мужем. Желание самое невинное, самое естественное в такой девушке, коей наступила уже семнадцатая весна – то роковое время, в которое сердце каждой красавицы начинает биться сильнее, начинает напоминать о потребности – любить. Обрадованная Даша тотчас надела на себя праздничный гранитуровый сарафан, обложенный золотою сеткою и широкими позументами, с серебряными напереди пуговицами, и на голову повязала богатую ленту, убранную крупным жемчугом и составляющую самое лучшее украшение казацких девушек. Потом она отправилась в молельню и во все время богослужения думала об одном только Иване, молилась за одного только Ивана, желала счастья одному только Ивану. С этого времени милая Дарья начала почитать себя счастливою; она забыла мучительную тоску; побледневшее лицо ее снова покрылось розами; унылые взоры заблистали прежним огнем; румяные уста оживились прежней улыбкою; высокая полная грудь начала трепетать по-прежнему. Она разлюбила уединение, стала посещать хороводы, веселилась со своими подружками, резвилась как ласточка, пела как малиновка. Все подруги любили веселую Дарью, все молодые казаки на нее засматривались, все старики и старушки хвалили ее. Милая девушка часто, очень часто мечтала: вот скоро возвратится любезный Иван, вот скоро он будет моим: ах, какое счастье, какая радость!.. Но радость Даши промчалась быстро как стрела, исчезла как метеор во мраке ночи!