Что беззаконье в душе питает.
Тому Гиант сторукий свидетелем
70 И Орион, навек обесславленный,
Искавший девственной Дианы
И укрощенный ее стрелою.
Земля страдает, чудищ своих сокрыв:
Она тоскует, видя, что молния
Детей низвергла к бледным теням, —
Быстрый огонь не пронижет Этну,
И вечно печень Тития наглого
Орел терзает, страж ненасытности,
И Пирифоя-женолюбца
80 Триста цепей в преисподней держат.
К Августу
Мы верим: в небе – гром посылающий
Царит Юпитер; здесь же – причислится
К богам наш Август, как британцев
Он покорит и жестоких персов.
Ужели воин Красса с парфянкою
В постыдном браке жил – и состарился
В оружье тестя, что врагом был?
О, как испорчен сенат и нравы!
Царю покорны, дети Италии
10 Забыли тогу, званье, щиты богов,
Забыли огнь пред Вестой вечный, —
Хоть невредим Капитолий в Риме!
Провидец Регул этим тревожился,
Позорный мир отвергнув с презрением:
Пример опасный – так он думал —
Гибелью Риму грозит в грядущем,
Коль не погибнут вовсе те жалкие,
Что в плен сдавались. «Видел знамена я,
Там, на стенах пунийских храмов,
20 Видел оружье, что римский воин
Без боя отдал; видел: завязаны
Свободных граждан руки за спинами;
Ворота настежь; пашут поле,
Что разоряли, солдаты Рима.
Боец, чья вольность куплена золотом,
Смелей ли станет? Только прибавится
К стыду убыток! Цвет природный
Шерсть после окраски вернуть не может.
Не хочет доблесть, будучи попрана,
30 Назад вернуться к тем, кто попрал ее.
Как лань, из сети частой выйдя,
Биться не будет, – не станет храбрым
Тот, кто пунийцам лживым доверился;
Не станет новых войн победителем
Тот, чья рука была в оковах,
Кто малодушно боялся смерти!
Ища, откуда б жизнь себе выпросить, —
Войну он с миром в мыслях смешал совсем!
О, стыд! О Карфаген великий!
40 Выше ты стал от позора Рима!»
И от объятий верной жены своей,
От малых деток он отстраняется,
Как прав лишенный, и сурово
Взор непреклонный вперяет в землю,
Чтоб укрепить решимость сенаторов
Своим советом, миру неслыханным,
И от друзей своих печальных
Выйти в изгнанье покрытым славой!
О, знал он твердо, чем угрожал ему
50 Палач пунийский, – но раздвигает он
Родных, что путь загородили,
Граждан, его не пускавших дальше, —
Как будто, кончив долго тянувшийся
Процесс клиентов, он покидает суд,
Чтоб отдохнуть в полях Венафра
Или в Таренте, рожденном Спартой.
К римскому народу
Вины отцов безвинным ответчиком
Ты будешь, Рим, пока не восставлены
Богов упавшие жилища,
Их изваяния в черном дыме.
Да! Рим – владыка, если богов почтит:
От них начало, в них и конец найдем.
За нераденье боги много
Бед посылают отчизне горькой.
Монез с Пакором, дважды отбившие
10 В недобрый час задуманный натиск наш,
Гордятся, пронизи на шее
Римской добычей себе украсив.
Междоусобьем Риму объятому
Уже грозили дак и египтянин,
Один – летучими стрелами
Грозный, другой – корабельным строем.
В грехом обильный век оскверняются
Сначала браки, семьи, рождения;
Отсюда выйдя, льются беды
20 В нашей отчизне, во всем народе.
Едва созревши, девушка учится
Развратным пляскам, хитрым ласкательствам
От малых лет в глубинах сердца
Мысль о нечистой любви лелея.
А выйдя замуж, юных поклонников
За чашей ищет, – даже без выбора,
Кого б запретною любовью,
Свет погасив, одарить украдкой, —
О нет, открыто, с мужнина ведома
30 Бежит по зову – кликнет ли лавочник
Или испанский корабельщик,
Щедро платящий за час позора.
В таких ли семьях выросли юные,
Что кровью пунов море окрасили,
Сразили Пирра, Антиоха
И беспощадного Ганнибала?
То были дети воинов-пахарей,
В полях ворочать глыбы привыкшие
Киркой сабинской, и по слову
40 Матери строгой таскать из леса
Вязанки дров в тот час, когда тени гор
Растянет солнце, снимет с усталого