Однако в том, что, как констатирует Ницше, ответ на вопрос «зачем?» действительно отсутствует, а там, где он еще дается, он с точки зрения всей полноты сущего остается недейственным, в том, что это сущее естьи есть так, как оно есть, заключено иное. Этот вопрос, даже оставаясь без ответа, все еще господствует над всяким вопрошанием. Тем не менее исключительное действительное господство этого вопроса есть не что иное, как действительное же упущение избытия самого бытия.

Является ли сущность нигилизма чем-то абстрактным, если осмыслить ее с такой точки зрения? Или же это бытийствующее истории самого бытия есть то событие, из которого теперь совершается вся история (Geschichte)? Но, быть может, тот факт, что история (Historie), даже того уровня и дальновидности, которые свойственны Якобу Буркхардту, ничего не знает обо всем этом и ничего не может знать, является достаточным доказательством того, что эта сущность нигилизма просто не«есть»?

Если метафизика Ницше не только истолковывает бытие из сущего в смысле воли к власти как ценности, если Ницше даже мыслит волю к власти как принцип нового полагания ценностей и понимает и хочет понимать это полагание как преодоление нигилизма, тогда в этом желании преодоления выражается предельная вовлеченность метафизики в неподлинное нигилизма, причем выражается так, что эта вовлеченность отмежевывается от своей собственной сущности и таким образом, якобы преодолевая нигилизм, только перемещает его в действенное его обособившейся не-сущности.

Мнимое преодоление нигилизма первым делом утверждает господство безусловного упущения избытия самого бытия в пользу сущего, мыслимого как воля к власти, полагающая новые ценности. Через свою из-несенность, которая тем не менее остается отнесенностьюк сущему, каковое предстает как «бытие», само бытие отпускается в волю к власти, каковая, будучи сущим, как кажется, господствует до всякого бытия и над всяким бытием. В этом господстве и этой кажимости бытия, сокрытого в отношении своей истины, бытийствует избытие бытия в том смысле, что оно допускает максимальное упущение себя самого и таким образом содействует напору одного лишь действительного (часто упоминаемых реалий), каковое действительное горделиво утверждается в том, что оно есть, одновременно полагая себя критерием, якобы достаточным для утверждения, что только действенное (ощутимое и его впечатление, пережитое и его выражение, польза и успех) может иметь силу как сущее.

В этой крайней форме как будто бы для себя являющегося неподлинного, присутствующего в нигилизме, на самом деле присутствует бытийно-историческое сущностное единство нигилизма. Но если предположить, что безусловное появление воли к власти в целом сущего не есть ничто, то не получается ли так, что скрыто господствующая в этом появлении сущность бытийно-исторического нигилизма представляет собой лишь нечто надуманное или даже фантастическое?

Однако коль скоро речь зашла о фантастике, то не в том ли она на самом деле кроется, что в действительности мы весьма привыкли выхваченные и негативно истолкованные проявления последствий нигилизма, не понятого в его сущности, считать за единственно действительное, а то бытийствующее, что есть в этом действительном, оставлять без внимания как совершенное ничто? Не получается ли так, что этот, разумеется, фантастический подход сродни тому нигилизму, которым он, конечно же, из лучших побуждений и преисполнившись воли к порядку, мнит себя незатронутым или от которого считает себя свободным?

Бытийно-историческая сущность нигилизма не есть нечто, присутствующее в одной лишь мысли, равно как она не парит над действительным нигилизмом в некоей свободной оторванности от него. Напротив, то что считают «действительным», существует лишь из истории сущности самого бытия.