Не так давно я где-то читал в переписке революционных заговорщиков, что новый дух в русском обществе и в государственной жизни привел их к решению остановить революционную пропаганду на 13 лет, т. е. на все время царствования Александра III. В числе главных виновников такого хотя бы временного вразумления, кроме правительства, были и публицисты наши – прежде всего, Достоевский, потом Аксаков, Катков и другие, и в числе их и Вл. С. Соловьев.

Однако на последнем, увы, вскоре начала оправдываться поговорка – уйдешь от волка, попадешь к медведю, да и медведь-то этот был и раньше недалек от молодого философа, а хватал он его и раньше, одетый в женскую юбку. Соловьев начал было сбиваться с правильного пути еще в конце 70-х годов. Но, еще не сбившись с него, он сделался деятельным сотрудником аксаковской «Руси», помещая в ней большой ряд статей под заглавием «Великий спор и христианская политика». Статьи эти были посвящены так называемому польскому вотуму. Владимир Сергеевич явился горячим защитником поляков-католиков, сначала стоя на почве благородного либерализма, гуманизма и доверия к людям, а затем постепенно переходя в восхваление всего, что было у поляков, и к обвинению во всем русской власти.

Я бы не решился истолковывать интимной стороны этой перемены, если бы не получил пояснение дела от его друга и почитателя, который, впрочем, годился ему в отцы по возрасту, человека правдивого, праведного до святости и совершенно незлобивого, который горячо любил Владимира Сергеевича и глубоко его сожалел. Имею в виду известного профессора и оратора О. Ф. Миллера, с которым и мне пришлось близко познакомиться и затем предать его земле на Смоленском столичном кладбище. Он-то мне и рассказывал о медведе в женской юбке, графине с польской фамилией, католичке, внушившей соответствующие симпатии и молодому еще тогда Соловьеву. Вот откуда началась «христианская» политика Соловьева. Увы, она не ограничилась симпатией к польской народности, а перешла в симпатию к латинской ереси, которая все глубже и глубже засасывала талантливого философа. Познакомившись после сего с католическими прелатами, Соловьев научился от них софизмам, которые потянули еще больше к пропасти его мысль и чувство. Еще в молодости споткнувшись в сторону от правдивости к лжи, он теперь является уже опытным софистом и, выступая защитником латинской ереси, прибегает к самым неискусным приемам, начиная с лицемерного противопоставления папства и папизма (под коим он якобы разумел иезуитские крайности) и доведя свои речи до прямой защиты непогрешимости пап в догмате, даже без согласия с ними католической Церкви (лат. – «ex sese etiam sine consensu ecclesiae»).

При всем том почти до конца 80-х годов, если я не ошибаюсь, продолжалось сотрудничество Вл. С. Соловьева в аксаковской «Руси», этой лучшей в России газете по ее научно-общественному интересу, по ее чистому идейному православию и патриотизму. Однако уже в эти годы его полонофильские и латинофильские статьи вызывали возражение редакции и сотрудников, правда, в дружеском, но уже резковатом тоне. И. С. Аксаков однажды выразился так о Соловьеве: «Хотелось бы говорить и писать о нем только доброе, а приходится постоянно говорить худое».

Нам же на этих страницах поневоле приходится сказать нечто еще худшее. Видимо, Владимир Сергеевич стал беднеть и, во всяком случае, жить сверх своих средств, но размах у него был широкий, особенно при его пристрастии к шампанскому вину. Мы не хотим сказать, что будто он с материальной целью усиливал внедрение своих симпатий к латинству; весьма вероятно, что здесь было дело бескорыстное. Но мы, не обинуясь, скажем, что, раз став на путь неправды и притворства, наш философ на время вошел в моральный trans и после латинских ксендзов связался с русскими нигилистами и оказался сотрудником красного журнала вроде «Вестника Европы»,