– Тем самым вы продлили ему век…

– На три года продлила. А отошел он в мир иной летом. Как только похоронили, внучка со своим хахалем крепко меня избили, да и вытолкали на улицу.

– Но ведь брат пообещал вам квартиру?

– Завещание написать все откладывал, твердил, что я уже полноправная хозяйка и никто не посмеет меня выгнать. Теперь вот еду назад в свою деревню, а там ни кола ни двора. Где буду жить, ума не приложу.

Я хотел произнести уместную в такой ситуации фразу: «Мир не без добрых людей…», но смолчал; не утратила ли она свое истинное предназначение в бытие российского народа? На том мы и расстались.

В один из зимних дней она позвонила, с явными «заплесками» застенчивости справилась:

– Это человек, который сочиняет книжки? А я Нина… помните, старушку… попутчицу? Бездомную? Слава богу, родные сельчане помогли, сейчас я живу в хатенке, кровля из нового шифера, стены побелила с подсинькой, палисадник плетневый – из красноталового хвороста. Коль выберешь денек, приезжай, глянешь, как я обустроилась…

Середина лета, а мы с женой еще ни разу не купались в речке. Да и не только мы. Как-то «собрались с духом» и пошли. Позагорать, поплавать, насладиться летней благодатью на лоне природы. Обережьем отмахали версты две: всюду бурелом, камыш, лещуг, трясина. Сама лесная стежка в сплошных завалах сухих веток, гнилых листьев, там и сям под деревьями безобразные останки недавних и давних хмельных утех местных выпивох. Куда же подевались, сокрылись некогда желанные, притягательные пляжи Гребля, Мыс, Терсинская излучина, Перекидной мост? По чьей черствой, злой воле, прихоти, жесту?

– Сволочи! Разрушители! Душители! – возмущенно орала жена, и эхо брошенным с обрыва камнем грохотало по чащобным закоулкам. Да никто к нему не прислушивался. Одни только сороки весело взрывались многоголосым стрекотаньем.

Потные, усталые, мрачные вернулись домой. Ополоснулись в ванной. Жена малость успокоилась, приободрилась.

– Неужели и в самом деле все так безнадежно плохо и непоправимо? Ведь что ни возьми, чего ни коснись… Даже вот… Разве так сложно обустроить те же места летнего отдыха? Болтать да обещать мастера! Взять хотя бы того же Жириновского… Целый эшелон гоняет по железной дороге, чтобы вся округа видела и содрагалась от восторга: новоявленный царь-батюшка, свет Руси! Какой уж десяток лет краснобайствует и все без толку. А сколь подобных за кремлевскими стенами благополучно и прибыльно для себя любимого «отбывают положенный срок». Ан и на очередной забрасывают уду: выборы в декабре, вот и зашевелились, замогутились дерьмократы – не хочется терять сытую кормушку. И Вольфович не хочет. Ишь, «политическое турне!» Молодец! Сильный мужик! Ты встречал его, расскажи, что там было, на станции?

– А что было? Ничего не было, я имею в виду благого. Лидер ЛДПР, будучи верным облюбованному раз и навсегда настрою «под народ», малость почудил, покуражился, тут же неприхотливо заверил собравшихся в их «светлом будущем»: «Самолично приму все надлежащие меры!» И призвал по-махновски песельно и размашисто дружно проголосовать за его «самоотверженную, единственно честную» партию. После чего на людские головы осенним листопадом посыпались различной ценности денежные купюры. «На каждой остановке раздаю нуждающимся по тридцать тысяч рублей», – похвалился В. В. Факт сей проверить, разумеется, невозможно, да оно и ни к чему. А налицо факт – свалка из-за них произошла зрелищная, в том смысле, что унизительная. Тут следом стали раздавать кепки и футболки с аббревиатурой названия партии. Страсти накалились и подавно – в ход пошли кулаки, пинки! Словом, пролилась «народная» кровь. Многие малоимущие граждане «украсились» свежими синяками, шишками, шрамами; кто-то выплевывал выбитый зуб, вожделенно прижимая к груди «бесценный сувенир», доставшийся почти даром. А господин Жириновский с высокого вокзального крыльца, украшенного плакатами и лозунгами, с улыбочкой подбадривал, советовал: «Ежели кому-то что-то не досталось, то я разрешаю раздевать моих соратников». Именно так и поступили «массы» – в натуре оголили двух молодчиков, третьему удалось убежать в трусах и унести в чрево вагона мрачноватого цвета знамя.