Походили. Вернулись во двор. Собака и кот смирно сидели возле табуретки, заменявшей нам стол для вина и закуски.

– Ага, обманул я вас!

С шиферной крыши гаража взял припрятанные от «братьев меньших» дольки колбасы.

Собака вечно голодная. Спрашиваю хозяина:

– Почему не кормишь ее?

– Пусть сама себе пропитание добывает. Вон в катухах мышей полно.

– Но ведь она не кот.

– Пусть приспосабливается.

Пришел Зотов. По найму стал копать огород. Часа через два закончил, дядя Жора осмотрел работу, дал оценку:

– Плохо вскопал, мелко. Хоть ты и художник, а… ладно, усаживайся на бревно, закуси.

– Меня уговаривать долго не надо!

Зотов своим большим ножом отхватывал от общего куска полоски и моментально заглатывал их. Хоть сало было и ржавое, но дядя Жора поспешил остановить оглоеда:

– Будя, будя! С лопатой бы так!..

Зотов, сыто рыгая, стал болтать о том, как бедра- стая Натали шла на свидание в лес к одному мужику, а попала к нему под вишни…

Дядя Жора недовольно загундосил:

– Дай же слово хозяину сказать!

– А вино ростокинское пьешь! – огрызнулся тот, сложил нож, бросил его в карман и затопал к калитке.

– Взъерепенился! А че я такого… Нехай проваливает! Демагог! Как и не подавился… Вот желудок! Как солдатский кирзовый сапог! Мне бы такой… А то бурчит… В уборную сбегаю!

Мне вспомнилось, как однажды, будучи в гостях в моей благоустроенной квартире, он попросился в туалет. Посидел. Вышел. И говорит: «Не могу в комнате… Я привык на огороде…»

Наступили в России грязные, безответственные времена, когда любой графоман при наличии средств мог выпустить свою ничтожную книжонку. Помню, дяде Жоре тоже загорелось… Надоедал, докучал, умолял меня. Поддавшись его уговорам, я пошел к мэру поселка, довольно скупому, имеющему профессионально-хроническую привычку от просителей отделываться бесконечными обещаниями. Дядю Жору я расписал, как поэта… Хоть в хрестоматию его! И подействовало! Деньги были перечислены в типографию.

«Шеф, не бросай меня!» – написал мне автограф дядя Жора на своей самодельной книжке.

У него скопилось множество рукописных рецензий областных поэтов. Все они отмечали отдельные удавшиеся метафоры, строчки, строфы. И ни одного полного, готового стихотворения. Но все эти профессионалы жили далеко. А я всегда рядом, на глазах. То и дело он докучал:

– Моя хорошая знакомая спрашивает меня: «Ты член Союза писателей?» А как я должен отвечать? Я же не буду брехать…

– Не бреши, – еле сдерживаясь от мата, сказал я. – А отвечай честно, как есть в реальности.

С улыбкой и в то же время с жалостью приходится наблюдать за «муками творчества» дяди Жоры. О, как ему хотелось выбиться в профессионалы и чтобы публиковаться не только в задрипанной районке… Он по-черному завидовал состоявшимся поэтам, тому, как они толково, складно пишут. Но Господь не дал таланта, а просто была «закоренелая» привычка рифмовать, без внутреннего усилия и сумасшедшей усталости. Сам дядя Жора чаще всего пропускал мимо своего внимания данный «пробел», не задумывался о святом предназначении, призвании. Это для него слишком сложно и непонятно. Как если бы ребенка оставить в лесных кущах и ждать его появления на опушке. Нет, не дождаться. Покружит среди деревьев, поплачет… Вот и все! Правда, дядя Жора не пал духом, не зажурился. Он продолжал… искал уловки. Одна из них: стихотворение Жигулина «подгоняет» под свою местность… И готово! Ну похуже, пожиже… Однако просматривался более менее терпимый уровень. Или «вгонял» в рифму миниатюру о природе Пришвина. Или «плакался» есенинским голосом…

– Собрал новую рукопись. Название никак не придумаю.