– Андрей Альбертович, вы сегодня оскорбили одного из старейших руководителей а районе. Да, повод критиковать есть, но это установка райкома: вывести в поле все, что может молотить. Даже с потерями. Вы сами знаете прогноз, через два дня снег, и тогда мы теряем все.

– Хорошенькое дельце! Первый секретарь райкома берет под защиту вредителя.

– Андрей Альбертович, ну, что за выражения?! Завтра на это поле выгоним дойные гурты, и коровушки соберут все наши потери.

Кузнечевский заворочался в тесном сиденье:

– Как я понял, мое указание снять директора с должности и исключить из партии вы игнорируете?

Алтуфьев улыбнулся:

– Игнорировать не будем, обсудим, но на работе и в партии оставим, я думаю.

Больше никуда Кузнечевский ехать не пожелал, у райкома пересел в свою «Волгу» и в открытую дверь предупредил:

– Я сейчас же поставлю в известность первого, пусть он возьмет этот вопрос на контроль.

Первый позвонил в одиннадцать часов вечера сначала на квартиру, но жена сказала, что искать мужа надо в кабинете, он собирал бюро.

– Что у тебя Кузнечевским? Он жаждет крови, а ты вроде против. Говори. Только самую суть.

На «самую суть» ушло десять минут эмоционального рассказа, и про пинки в сторону директора, и про подчеркнутое неуважение рабочих, присутствующих при разговоре.

– Бюро, ты, конечно, по этому поводу собирал? И что решили? Не отдавать товарища и соратника? Решили правильно, я тебе по секрету скажу: Кузнечевский завтра выезжает в ЦК на беседу, ему предлагают в Минсельхозе должность третьего зама. Он рад. Скажу по чести, и я тоже. Будь здоров.

Этот случай крепко добавил авторитета первому секретарю и укрепил его отношения с руководителями.

Хевролин попросил специалистов строительного отдела выехать на местность и составить настоящий план в масштабе в соответствии с размерами зданий, указанными главным врачом, и теперь любовался картинкой. «Да, – Хевролин довольно крякнул, – соблазнительный проект, но в область с ним соваться нет смысла, в лучшем случае внесут в титул один объект, и будь доволен. При таких темпах за всю оставшуюся жизнь председателю райисполкома по галереям из корпуса в корпус не перейти. Он снял трубку:

– Семен Макарович, надо с полчасика спокойного разговора.

– Я свободен. Заходи.

Алтуфьев не сразу понял, что за строительный микрорайон, а когда прочитал заголовок, снял очки и сел:

– Это тебя опять докторица искушает?

– Ну, Семен Макарович, затея-то умная, грех, если упустим. Налепим этих тюремных корпусов, глаза бы мои не смотрели. А тут? Посредине пруд, больной вышел, свежим воздухом подышал. Вот эти посадки – не тополя и акации, то разные дерева, которые Дзюбина клятвенно обещала завезти чуть не со всей страны. А клумбы? Она мне десять цветков называла – единого не запомнил. Но как представлю – сердце поет!

Алтуфьев захохотал:

– Я даже слова этой песни знаю: «Дяденька финансист, дай копеечку». Да, забирает под самую дыхалку эта картинка. Давай так: завтра с утра встречаешься с начальником управления и главбухом, так, в общих чертах, что мы сможем заложить в план и под каким видом. Поликлинику в ближайшие годы едва ли разрешат, а общежитие смело. Жми на два. Поручим Стукалину и Реневу. Да, мелиораторам в план работы по пруду. Слушай, как ей в голову пришло болотину в пруд превратить? Так, а завтра на три часа всех руководителей ко мне, будем чай пить, и обсуждать проект имени товарища Дзюбиной.

Собрались в кабинете партийной учебы, столы сдвинули, чтобы друг друга видеть. Хевролин кивнул Ирине Николаевне:

– Садись около первого, я буду рядом.

Принесли чай, конфеты, печенье. Три самовара украсили столы. Девушки-инструкторы наполняли чашки и подавали гостям. Директора совхозов, председатели колхозов, руководители предприятий и организаций не впервые вместе, но чтобы в райком вызвали чаю попить – это казалось странным. Без вступительной речи первый предоставил слово главному врачу районной больницы Ирине Николаевне Дзюбиной.