Менее чем через час одна из домработниц, которая, конечно же, была прекрасно осведомлена о серьезности болезни сквайра, с удивлением услышала смелые и решительные шаги, спускающиеся по лестнице со стороны комнаты мистера Дорнелла, сопровождаемые напеванием какой-то мелодии. Она знала, что доктор не приходил в то утро и что это были слишком тяжелые шаги для камердинера или любого другого слуги-мужчины. Подняв глаза, она увидела сквайра Дорнелла, полностью одетого, спускающегося к ней – в своем темно-сером плаще для верховой езды и сапогах – размашистой непринужденной походкой, свойственной его лучшим временам. На ее лице отразилось изумление.

– Что ты, черт возьми, так уставилась? – прогремел сквайр. – Ты что, девчонка, никогда раньше не видела, как мужчина выходит из своего дома?

Продолжая демонстративно напевать, он направился в библиотеку, позвонил в колокольчик, спросил, готовы ли лошади, и распорядился, чтобы их привели. Десять минут спустя он уже скакал в сторону Бристоля, Тапкомб следовал за ним, с трепетом ожидая, что могут предвещать эти перемещения.

Они ехали все дальше в монотонном темпе по живописным лесам и однообразным прямым дорогам. Расстояние, пройденное ими, могло составлять около пятнадцати миль, когда Тапкомб заметил, что сквайр начал уставать – настолько, насколько он устал бы, проехав в три раза большее расстояние лет десять назад. Однако они добрались до Бристоля без каких-либо происшествий и остановились на привычном для сквайра постоялом дворе. Дорнелл почти сразу же отправился пешком в гостиницу, которую Рейнард указал в качестве своего адреса; к тому моменту было около четырех часов.

Рейнард уже пообедал – в те времена люди обедали рано – и оставался дома. Он получил ответ миссис Дорнелл на свое письмо; но прежде чем последовать ее совету и отправиться в Кингс-Хинток, он решил подождать еще день, чтобы у отца Бетти, по крайней мере, было время написать ему свое мнение. Вернувшемуся путешественнику очень хотелось получить согласие сквайра, также как его жены на предполагаемый визит к своей новобрачной, чтобы ничто не показалось резким или навязчивым в его стремлении занять свое законное положение члена семьи. Хотя он и ожидал каких-то возражений со стороны тестя из-за предупреждения миссис Дорнелл, он был весьма удивлен самоличным появлением сквайра.

Стивен Рейнард являл собой самый полный из возможных контрастов Дорнеллу, когда они стояли друг против друга в лучшей гостиной бристольской таверны. Сквайр – вспыльчивый, подагрический, нервный, дородный, безрассудный; молодой человек – бледный, высокий, степенный, владеющий собой – светский человек, полностью соответствующий по крайней мере одному двустишию из своей эпитафии, до сих пор сохранившейся в Кингс-Хинтокской церкви, которая содержит опись его достоинств:

«Обворожительные манеры, развитый ум,

украшенный грамотностью и усовершенствованный при Дворе».

В то время ему было около тридцати пяти, хотя из-за бережливого образа жизни и ровного, неэмоционального характера он выглядел намного моложе своих лет.

Сквайр Дорнелл приступил непосредственно к цели своего визита без особых церемоний и предисловий.

– Ваш покорный слуга, сэр, – сказал он. – Я прочитал ваше письмо, адресованное моей жене и мне, и решил, что лучшим способом ответить на него будет сделать это лично.

– Ваш визит – большая честь для меня, сэр, – ответил мистер Стивен Рейнард, кланяясь.

– Что ж, сделанного не воротишь, – продолжал Дорнелл, – хотя это и произошло слишком рано и не моих рук дело. Она ваша жена, и на этом можно поставить точку. Но, если по существу, сэр, она еще слишком мала, чтобы вы могли забрать ее; мы не должны считать года; мы должны считаться с природой. Она все еще девочка; и с вашей стороны было бы непорядочно приезжать сейчас; следующий год будет достаточно долгим, чтобы вы смогли забрать ее к себе.