Правительство – это такой сложный организм, если его постоянно менять, тасовать – только худший будет результат. Я это знаю, это была моя работа.

Это глупость вообще, но это мне знакомая песня: Во-первых, я думаю, что, ну, для многих это известно, я для толкача не подхожу. Поэтому я думаю, что, еще раз, роль председателя правительства – он может собирать, он может не собирать, – он обязан все равно все знать, и он все равно будет все знать, и все равно мы будем общаться, и все равно мы будем советоваться по этим вопросам.

Если бы я все назвал, чем я располагаю, да вы бы рыдали здесь!

И сегодня такое затишье, вот как скакуна взять и на полном ходу остановить.

Сейчас историки пытаются преподнести, что в тысяча пятьсот каком-то году что-то там было. Да не было ничего! Все это происки!

Важнейший итог петровских реформ – создание благоприятных условий для западных деловых людей.

Нам в жизни повезло, что это, по сути дела, историческое время выпало на нашу долю. Радуйтесь!

Все мы доживем. В какой конфигурации? В хорошей конфигурации.

Всегда воровали и всегда будем воровать.

Наш президент – он уже, по-моему, лет пять или десять денег в глаза не видел. Он даже не знает, какие у нас деньги.

У нас (в России) воруют намного больше, причем нигде не убавляется, такая страна.

Сегодня мировая система финансовая понимает, что происходит в России, и не очень хочет, чтобы здесь было… ну, я не хочу это слово употреблять, которым я обычно пользуюсь.

Но пенсионную реформу делать будем. Там есть где разгуляться.

Мы сегодня как раз находимся на таком этапе экономических реформ, которых не очень видно.

Россия – страна огромная. То есть с огромными проблемами.

Ни одна страна, кстати, в расплывчатом состоянии не встала с колен. Проводя расплывчатую политику. Я как раз за революционный здесь подход.

«Даешь эмиссию 330 триллионов рублей. Экономике нужен кислород». Как раз наоборот. Это не кислород. Это не кислород. Один раз дохнешь, а потом только остается дрыгнуть. Ногами. Да не надо.

И кто бы нас сегодня ни провоцировал, кто бы нам ни подкидывал какие-то там Ираны, Ираки и еще многое что – не будет никаких. Никаких не будет даже поползновений. Наоборот, вся работа будет строиться для того, чтобы уничтожить то, что накопили за многие годы.

Начиная с 2001-го мы плотно занимались Украиной. Но не для того, чтобы прижать к себе, как многие выражаются.

Украинский язык ставит вопрос прежде всего об украинском языке, и никто не вправе упрекать, что она работает и совершенствует свой язык.

Этот вопрос не один Черномырдин сам с собой обсуждал, у меня и прав таких не было.

Мы еще раз говорим: пять лет работы, наверное, меня чему-то жизнь научила в этой части.

Чтобы навредить, ума много не надо, каждый может. Другое дело, сколько и как – это вопрос.

Его реакция – она всегда. Увидим, будет этот или не будет. Если не будет – значит, такая реакция. Если будет – то никакая реакция.

Мы пойти на какие-то там хотелки, как говорят, я извиняюсь, кто-то хочет больше, ну, здесь так не бывает.

Ввяжемся в драку – провалим следующие, да и будущие годы. Кому это нужно? У кого руки чешутся? У кого чешутся – чешите в другом месте!

Слышите, что ждут от нас? С-300. Это мы знаем, что это такое. Это не дай бог. Сегодня С-300. А завтра давай другое. А послезавтра третье. Вот это что такое!

Мы продолжаем то, что мы уже много наделали.

Я не из тех людей, чтобы доводить до мордобоя, я извиняюсь за это слово. И мордобой-то опять не они же бы, не их же! Если бы их бы там навесить – это бы с удовольствием! А те мордобой-то, в мордобое люди же бы участвовали: народ как всегда.