Я всегда вспоминаю отца Дмитрия с любовью и благодарностью. Надо сказать, что он никого не принуждал, ни на кого не давил. Авторитаризма не было. Сейчас некоторые говорят, что он был достаточно жесткий человек, но на себе я этого никогда не испытывал. А параллельно шла совсем другая жизнь: школа, затем институт, субботники, танцы, стройотряды…

Тогда же вы познакомились и с Александром Огородниковым?

Да. К тому времени Саша уже был воцерковленным христианином и прошел свой путь. В юности он был убежденным ленинцем, комсомольским лидером в маленьком татарском городке Чистополе, но всегда находился в каком-то энергичном поиске своего места. Учился в разных вузах страны. Он всегда был склонен к самоорганизации и к организации вокруг себя людей, в нем есть некая административная жилка. По крайней мере, была тогда. И когда он проделал свой сложный путь и попал в Церковь, то и здесь он пытался что-то организовать. После комсомола он увлекся движением хиппи, путешествовал по стране автостопом, ездил на хипповые тусовки в Прибалтику. Снимал фильмы о хиппи. За это его, если я не путаю, и выгнали из ВГИКа. Все мы тогда были немного хиппи, немного монархисты: носили длинные волосы и косоворотки, не очень понимая, где в нас русская часть, а где – западная.

Именно Саша предложил организовать семинар для самообразования и для того, чтобы осмыслить собственное появление в Православной церкви. Это был первый шаг, на который довольно много народа откликнулось, потому что учиться нам было негде. И мы читали друг другу лекции. Все это имело на первом этапе доморощенный вид. Прочитает человек книжку, и как в институте на семинаре: прочитал – рассказал товарищам. Но на самом деле на нашем семинаре это было не главное, это была только форма. Главным же было общение, бессонные чаепития, притирка друг к другу. В действительности мы были втянуты в процесс организации христианской общины, и сами не сразу это осознали. Это был процесс воцерковления и опыт христианской любви. Опыт, который наложил на нас отпечаток на всю последующую жизнь.

Но община наша жила без священника. Формально мы все были около отца Дмитрия Дудко, но он относился к инициативе чрезвычайно моторного Огородникова с некоторой настороженностью. Может быть, тут отчасти ревность была, отчасти – опасение за наши судьбы. Помню, как отец Дмитрий долго уговаривал меня не лезть под колеса системы, завершить учебу в институте, получить образование и диплом, чего так и не получилось в конце концов – выгнали перед госэкзаменами. Возможно, он чувствовал свою ответственность и пытался нас удержать от излишней горячности. А мы, конечно, лезли на рожон, и нам хотелось лезть на рожон, доставляло удовольствие. Кроме того, отца Дмитрия не могли не шокировать наши юношеские проделки. Например, в дворницкой на проспекте Мира, где работал и жил Саша, по его сценарию был поставлен балет «Ленин – супер стар». Негры, перепоясанные пулеметными лентами, изображали большевиков. Они танцевали с большевичками – большевички были одеты в красные колготки и густо дымили «Беломором». Па‑де‑труа Ленин‑Крупская‑Дзержинский доводил публику до истерического хохота, а заключительный вынос тела вождя сопровождался пуском сероводорода из специальных пузырьков. Говорят, что в аду преобладает именно этот запах…

В конце концов у нас сформировалась настоящая община. Мы собирались достаточно часто, минимум раз в месяц, из разных городов: из Минска, из Смоленска, из Витебска, из Петербурга, из Уфы, из Москвы. И у нас было ощущение кипения жизни и ощущение, что вся Россия вместе с нами.