Брал облако белое
С неба для паруса;
Стихами и в прозе,
Взяв ноты в союзники,
Я азбукой Морзе
Открыл душу музыки.
Встречай же кораблики
С древними рунами,
Где чайки играют
Звенящими струнами!
Увидишь регату
Ты над берегами, и —
Спаси часть фрегатов
Моей Оригамии.
Все оригинальны,
Не делаю копий я…
Жаль, что в океане
Утонет Утопия.
Поэт и Анна
Анне Дмитриевне Изрядновой, моей бабушке
Про сестру мне бабушка
Рассказала это:
«Собиралась Аннушка
Замуж за поэта,
Молодого, нищего,
Земляка с Рязани,
С синими глазищами,
Что навек связали.
Как быть осторожнее,
Если в одночасье
Лишь в своём Серёженьке
Разглядела счастье?
У сестры душа поёт,
Свадьба близко, вроде,
Только вот отец её,
А мой дядя – против…»
Дядя моей бабушки,
Сам Роман Изряднов,
Брал слова, что камушки,
И кидал их: «Зря, мол…
Нам поэт разрушит лад,
Он ведь – одиночка…»
Аннушка не слушала —
Родила сыночка.
Записав Георгием,
Дома звали Юрой.
Вместе люди гордые
С тонкою натурой.
Стал период тот лихой
Им всего дороже —
Лучших семьдесят стихов
Написал Серёжа.
По издательствам везде
Их носил без толка.
Затерялся он в Москве —
Что в стогу иголка.
«Но пишу я хорошо!
Мне б открыться миру…»
Как-то вечером пришёл
Хмурый на квартиру:
«Не печатают стихов
Ни к какому сроку.
Город будто бы глухой…
Я поеду к Блоку!..»
Блок же был, что полубог,
В северной столице,
Так в поэзии высок —
И не подступиться.
Аннушка могла сказать:
«От дитя куда ты?»
Но блестят в его глазах
Роковые даты.
И она, скрывая дрожь,
Из угла – всё лики,
Говорит: «Езжай, Серёж,
Ты – поэт великий…»
Он в ответ: «Давай со мной!..»
Взгляд – Ока и Волга.
«…Или – жди меня домой…
Я вернусь, недолго…»
И уехал. Там, где Блок,
Клюев да богема,
Закрутился… И не смог…
То другая тема.
Последний романтик
Проснулся он навстречу песне новой
И жизни суть увидел изнутри,
Пока смотрел, как лист дрожит кленовый,
Клюют в снегу рябину снегири.
Рисунки эти на стекле он вытер
И улыбнулся важности того,
Что привело его в холодный Питер
В доверчивости сердца своего.
Взял телефон, молился каждой цифре,
Один, один… У всех – свои дела.
Она давно уже была на Кипре.
Или в Москве. Но трубку не взяла.
Читал стихи псалмов, плясали строфы,
Ять виделся, как твёрдый, мягкий знак,
И плавали в глазах Мариенгофы
Да Эрлихи, которых он не знал…
Таинственный ли чёрный посетитель
В душе навек оставил чёткий след,
Но воссияла белая обитель,
Когда стемнело и включили свет.
Окно от жара внутреннего взмокло,
И снова, проступив между портьер,
Вся жизнь цвела рисунками на стёклах
В гостинице с названьем «Англетер».
Песня срезанного камыша
В. В. Маяковскому и С. А. Есенину
1.
Мы сидели в кафе Петербурга.
Кокаиновый дым сигарилл
Музыкальные руки хирурга
И ваш профиль слегка серебрил,
Жёсткий ёжик волос, о который
Укололась газетная шваль…
И звала ваша кровь через поры,
Как улыбка зовёт сквозь вуаль.
Но когда на ступенях шантана
Махаоном явилась она,
Вы ушли с головой в глубь стакана
И достигли хрустального дна;
И на сцену, пусть зал – хам на хаме,
Вы взошли, не теряющий стать,
Со своими больными стихами
И потребностью сердца – читать…
Вы хрипели в конце… И в начале…
Все размеры и ритмы круша…
Только в душах притихших звучали
Песни срезанного камыша…
2.
Через час, когда ваша Лаура
Подошла попросить прикурить,
Вы сквозь зубы ответили хмуро,
Осуждая излишнюю прыть,
Как большой стригунок-жеребёнок,
Даже спичка сломалась в руке…
Но влетел златокудрый ребёнок —
Настоящий Амур в пиджаке.
Из-за ткани ль дурацкого фрака
Вы ругались, крича: «Матерьял!..»?
Ещё миг бы – и вспыхнула драка,
Только он интерес потерял,
Отскочил – отутюжен, надушен,
Сел к той девушке, свистнув мотив,
Пару строк своих спел в её уши
И умчался, с собой прихватив…
…С женским полом выходит коряво —