Воскресенья в доме Флэнаганов всегда начинались и заканчивались одинаково. Утром мама ходила по комнатам, пытаясь убедить хоть кого-нибудь пойти с ней в церковь, а все только и искали, чем отговориться. В конце концов та сдавалась и, в праздничных белых туфлях без каблука и с того же цвета сумочкой, сердитая и раздраженная, хлопала дверью, бормоча что-то о грешных душах своих близких. «Помолись за нас, милая!» – бросал вдогонку отец с дивана. Через час или около того Джуди возвращалась в куда лучшем настроении, напитавшись святостью Слова Божьего и местными сплетнями, услышанными после службы, и принималась готовить.

К вечеру все члены семьи с супругами и детьми собирались на воскресный ужин. Мама всегда подавала одно и то же – десять фунтов спагетти «болоньезе», овощной салат в огромном деревянном блюде, подаренном на свадьбу двоюродной бабушкой, и дюжину порций чесночного хлеба. Флэнаганы не были итальянцами, но паста – самое дешевое, чем можно накормить такую ораву. К тому же мама получила рецепт еще в детстве от соседки, миссис Тальяферри, детство которой прошло в Апеннинах. Та якобы как-то летом привлекла бывшую тогда подростком Джуди помогать с забоем кур в своем птичнике на заднем дворе и расплатилась с ней не деньгами, а кулинарными секретами.

Столовую в доме Флэнаганов почти целиком занимал громадный деревянный стол от стены до стены с длинными скамьями по обеим сторонам. Если потесниться как следует, за ним умещались практически все, за исключением самых маленьких, которые сидели на коленях у взрослых или за раскладным столиком в кухне. Места хватало впритирку, но никто не жаловался – в таких семьях, как их, считают, что надо держаться вместе. Все двадцать пять детей и внуков четы Флэнаган жили в пределах одной и той же зоны доставки пиццы, в круге радиусом две мили, расширявшемся от родительского дома. Во Флэнландии – так Кэрри назвала их район, когда они с Люком только начали встречаться, – ты всегда волей-неволей на виду у семьи. Нок никогда не понимал паранойи некоторых по поводу дронов и контроля со стороны властей – для него это было привычно. За каждым его шагом всегда следили два десятка пар глаз одинакового бледно-голубого оттенка, происходившего из общего набора генов. Однажды, стоило чихнуть на улице, как из проезжающей машины раздался голос Майка, мужа Мэри: «Будь здоров, Нок!» В другой раз, тусуясь в переулке за магазином с двумя приятелями, Робби и Джереми – последний как раз стащил у тети пачку легких ментоловых сигарет, – Нок решил тоже попробовать закурить. Однако прежде чем он успел сделать первую в своей жизни затяжку, теперь уже сама сестра собственной персоной, мчавшаяся мимо на велике, на ходу протянула руку и выхватила сигарету буквально изо рта.

Воскресный ужин был краеугольным камнем жизни во Флэнландии. Под него подстраивались, планируя работу и отдых. Семейной легендой стал случай, когда Норин явилась на воскресный ужин всего через день после того, как родила третьего ребенка. Каждая такая трапеза была шумной, суматошной и абсолютно священной. Если бы кто-то решил вдруг не прийти, ему стоило бы запастись серьезным оправданием. Нок за свои почти семнадцать лет не пропустил ни единой. Однако в воскресенье после «вечеринки» у Иззи Люк просто не явился и не прислал даже эсэмэски с объяснениями.

Его отсутствие заметили все, но в открытую не обсуждали, только шепотом один на один, помогая друг другу накрывать на стол или утихомиривать детей, обменивались репликами. «Кто-нибудь видел Люка? Наберите ему». «Может, занимается? У него же экзамен месяца через полтора?» «Да, поскорее бы уже. К нему последнее время не подойди, такой нервный стал». «Бедняжка Кэрри, столько лет его терпит. Кстати, напишите ей кто-нибудь – она наверняка знает, где он». «Нет, она по воскресеньям в ресторане работает». «Тише, тише – мама идет».