На эти слова оружейник только посмеялся, сопя переломанным носом. Сейчас, когда пистолет лежал перед ней, прямо на её столе, она уже не ощущала тревогу, как тогда, в момент вручения. Тревогу сменило чувство защищенности. Всё-таки, с оружием лучше, чем без него. Ей, быть может, и не придётся ни в кого стрелять. Но что если кто-то решит выстрелить в неё? Ксения помотала головой, отгоняя дурные мысли, и вскоре вернулась к своим вещам.

Когда с вещами было покончено, она села за стол и взялась за расческу. Стрелки часов приближались к одинадцати, а в полночь она должна была быть готова – дед поручил и пообещал отправить за ней человека. Глядя на себя в зеркало, она расчесывала золотистые волосы и с радостью думала о том, что ей больше не придётся вытирать полы в Норе, убирать недоеденную еду, мыть посуду дни напролёт и оттирать рвоту с пола. Особенно она была рада последнему. И пусть обычно отец заставлял убирать рвотные массы тех, из кого они вышли, всё же иногда этот кто-то был просто не в состоянии это сделать.

– Пускай наймёт себе кого-нибудь другого, я больше рвоту вытирать не буду, – она кивнула своему отражению, – Вот сто процентов ведь мальчишку найдёт какого-нибудь. После меня ему вряд ли захочется иметь дело с девчонкой. Хотя, у нас в деревне много послушных дурочек. Вон, Светка например. Ага. Отец их с мамкой колотит уже который год, а они довольные ходят, терпят, синяками светят.

В тусклом огне свечи её отражение, на которое она всё это время пристально смотрела, начало расплываться и меняться. Ксении уже казалось, будто оно и правда ей отвечает. Она зажмурила глаза и открыла их снова, но на смену размытому отражению пришли цветные пятна. К моменту, когда она наконец проморгалась, тишина, которую она старательно разбавляла разговорами с самой собой, разрослась до невообразимых масштабов. Зазвенело в ушах. Ксения снова почувствовала себя неуютно.

– Ну и пусть ходят, – наконец решилась она, – Пусть ходят, и не… – она оборвала разговор на полуслове и прислушалась.

Пусть она и не была до конца уверена, но ей показалось, будто бы до её ушей донёсся размытый шорох. Такой странный и как будто нарушенный, словно сотню раз отразившийся эхом от стен катакомб и из последних усилий дотянувшийся до её уха. Она обернулась на дверь и замерла. Даже дышать перестала, чтобы точно всё услышать. Что-то снова послышалось. И снова, и снова, и снова, и с каждым разом чуточку громче, чем раньше. По коже побежали мурашки, и теперь Ксения была уверена в причине их появления на все сто. Она была уверена, что это точно не патрульный, который должен был прийти только через час. И шаги сбитые, неровные, неправильные.

Входная дверь была дубовой, и между досками, из которых она была скована, сквозь едва заметные щели, начал проглядывать белый свет, совсем не похожий на свечной. В коридоре горели свечи, и солдаты, патрулирующие катакомбы, носили с собой масляные фонари. Ни у кого из них она не видела электрических фонарей, способных источать такой яркий, белый свет. Кто же это был? В голове заметались мысли, перебивая друг друга, но одна была самой громкой и звучала голосом оружейника: если понимаешь, что стрелять нужно наповал – не сомневайся, бей наповал.

Через секунду свет стал настолько ярким, что сама собой пришла уверенность в том, что его источник вплотную приблизился к двери. Догадки её подтвердил глухой удар в дверь.

– Если это часовой, он бы постучал и назвался. Это не он. Это точно не он, – она дрожащими руками, не сводя глаз с двери, начала искать рукой кобуру, лежащую на столе.