Поначалу Янис Адамович пытался играть в эту игру и с ней. Он подходил всё ближе, всё интимней становились его интонации, всё чаще – якобы случайные прикосновения. Майя игру не поддерживала – связываться с ним она не собиралась. Она не стала бы этого делать, даже если бы её браку уже пришёл конец. Короткие интрижки не были ей свойственны, а ничего другого от Краузе ждать не приходилось. Она прекрасно понимала, что женщины для него примерно то же самое, что коллекционный коньяк и старинные чашки – ни к чему не обязывающий источник эстетического и плотского удовольствия.

Да, Майя не поддерживала игру, но этого оказалось недостаточно – отсутствие явного протеста хозяин мастерской принимал за поощрение. И вскоре ей пришлось поговорить с ним начистоту. В тот раз он оказался совсем уж близко – объясняя, что, по его мнению, следовало бы изменить в её работе, он почти вплотную встал позади неё, положил ладонь ей на запястье и замер в этой нескромной позе.

– Не стоит, Янис Адамович! – мягко произнесла Майя, высвобождаясь и поворачиваясь к нему лицом.

– Почему, Майя Михайловна? – удивился он – или сделал вид, что удивился. – Вам противно?

Ладонь у него была холёная, уверенная и тёплая.

– Дело не в том, противно мне или нет, – не стала врать Майя. – Просто это лишнее.

– Почему? Из-за вашего мужа? – Краузе снова взял её за руку и принялся покручивать обручальное кольцо. – Ну конечно. Вы порядочная женщина и не станете его обманывать.

Майя руку отняла и спрятала за спину.

– Не стану, вы правы. Но это не единственная причина.

– А какая ещё? Я вам не нравлюсь?

– Не настолько, чтобы пополнять собой вашу коллекцию, – ответила она напрямик.

Он понял. И слишком близко больше не подходил, наоборот, старательно держал дистанцию, хотя и пользовался любым предлогом, чтобы рассказывать ей, какая она потрясающая женщина. Кроме того, всегда подмечал нюансы её настроения, обращал внимание на облик и не стеснялся говорить вслух о том, что видит. Майя знала, что наблюдательность и сладкоречивость – непременные качества художника и соблазнителя, соответственно. Но слушать Краузе ей было приятно, а истинные его мотивы и в этом случае не имели значения.

Сегодня хозяин мастерской был неразговорчив. Потягивая кофе, он думал о чём-то своём – такое с ним иногда случалось. Майя ни разу не видела его расстроенным, раздражённым или подавленным, но в такие моменты, как сейчас, чувствовала, что его уравновешенность – результат блестящего владения собой. На самом деле, человек он эмоциональный и даже страстный. Любопытно, думала она иногда, коль скоро его темперамент не находит выхода в картинах, то в чём же тогда – находит? Краузе об этом помалкивал, а Майя сама не спрашивала.

На подоконнике бормотал архаичного вида радиоприёмник в деревянном полированном корпусе – тоже, наверное, антикварный. Как правило, в приёмнике «для фона» звучала классическая музыка, но сейчас передавали новости, и Майя невольно прислушалась. Новости шли столичные: изменение в расписании электричек, идущих с Киевского вокзала; открытие новой эстакады в Южном округе; подготовка к фестивалю «Окси-Бум» – тому самому, вспомнила Майя, куда собирались девчонки; последние дни работы выставки западноевропейского искусства шестнадцатого века…

– Утомили! – проворчал Янис Адамович, привстал и выключил радио.

– Хотите посидеть в тишине? – спросила Майя; опять что-то было не так, как обычно, но уловить, что именно, она не сумела.

– Мешают сосредоточиться, – он снова откинулся на спинку дивана, бросил на Майю неожиданно острый взгляд и вдруг признался: – Хочу задать вам личный вопрос, но не уверен, что позволите.