Иллюстрация художника Надежды Ильиной
– Я тоже слышала, что мой брат играл в эту, как ее, ну, в «Докажи, что не боишься», – присоединилась к разговору Элис. – На пепелище Дерингов сходил пару раз. Так отец ему таких «горячих» всыпал, что отбил охоту по ночам шляться, к привидениям в гости.
– Ну а Глория-то, что же? – Тимоти выпучил на Хьюстона совсем осоловевшие глаза.
– Сказала, что не верит, будто ее тихоня Джесс была на такое способна. А потом спохватилась и говорит: это же в детстве было, дурачились дети – понятное дело, – а сейчас-то что, мол, тебя заставило в лес идти?
Страх, говорит Эмма, Страх. Замучил совсем. Как одна оставалась, все мысли о смерти в голову лезли. А тут еще отец умер. Она совсем, дескать, и раскисла. Решила пойти, как в детстве, доказать себе, что ничего не боится.
– Вот они, шуточки-то, боком-то и вышли. Доигралась! А Игра, как в народе говорят, не доводит до добра!
Мама, где ты?
Глава, в которой Крикуль узнает, что слово «мама» имеет таинственную силу.
День не задался с самого утра. Крикуль открыл глаза и почувствовал, что его ресницы покрыты инеем. В лаборатории по заморозке детских слез, где он спал, был жуткий холод. Рука копошилась где-то рядом с холодильником.
Крикулю показалось, что встать он уже не сможет никогда. Все его тело колотило мелкой дрожью.
– Мама, где ты? – тихонько произнес он.
Рисунок Юлии Жидковой
Рука молниеносно бросилась к его изголовью и ударила так сильно, что Крикуля сразу же обдало жаром.
– Ты где это нахватался такой дряни? Это что за словечки? – Рассвирепевшая Рука повисла над головой Крикуля, готовясь устроить беспощадное побоище.
– Не бейте меня, Няня! – посиневший от холода Крикуль стоял рядом с кроватью, вжав голову в плечи.
Рука от негодования затряслась.
– Не учи меня, что мне делать, бить или не бить. Я спрашиваю тебя, негодный мальчишка, где ты слышал это запретное слово – «мама»? – Рука наклонилась над ним, и Крикуль почувствовал испепеляющий жар, исходивший от нее.
– Вчера слышал, когда слёзы собирал. У входа в лавку стоял малыш, он потерялся и все время повторял это… – Крикуль хотел было снова произнести: «Мама, где ты?», – но вовремя остановился, вернее, его остановили. Рука больно и горячо шлепнула по его губам.
– Ишь ты, заморыш, первый раз слетал по делам и уже нахватался всякой гадости. Не смей повторять за ними эти мерзкие слова! Одевайся, бездельник! Видишь, дверь холодильника заклинило. Иди, помогай!
Крикуль вместе с Рукой кое-как починили дверной замок холодильника. Пришлось изрядно повозиться.
Но несчастья на этом не закончились. Рука, собираясь ненадолго уйти, с хрустом трансформировалась. Тело ее сжалось так, что большой палец придавил первых три, а небывалых размеров указательный, единственно торчащий кверху, закачался, как метроном, со свистом рассекая воздух.
– Сиди тут у меня тихо, заморыш! Поешь, и за работу!
Крикуль молча выслушал грозное указание и при этом беспомощно заморгал, опасаясь новой оплеухи.
С Рукой нужно было держать ухо востро. Запросто может надавать тумаков ни за что, ни про что. Однажды, схватив Крикуля за ухо, она подняла его над землей и держала так целую минуту, показавшуюся ему вечностью. Потом ухо ужасно вздулось и долго болело. И это только за то, что во время чтения учебника по метафизике он на минуточку отвлекся и засмотрелся на Огненное Яблоко за стеклянной стеной лаборатории.
Иллюстрация художника Надежды Ильиной
Оно было самым ярким впечатлением в жизни Крикуля. Он любил наблюдать, как Океан выпускал Огненное Яблоко погулять по небу. «Наверное, это его сердце», – фантазировал Крикуль, любуясь чудесной картиной.