Только спокойствие.

Можно смотреть в этот черный глаз трубы и притвориться, будто он даже весело подмигивает. Надо сделать вид, будто это и есть твой ангел-хранитель, который пытается приободрить тебя и вселить в душу хоть каплю надежды.

Ти-Джей сидела на полу в окружении бесконечных труб и проводов. Здесь царила изнуряющая жара. Жарче, чем в столовой у ее брата, жарче, чем в июльские дни в автомобиле с поднятыми стеклами. Где-то капала вода с потолка, с проржавевших решеток свисали самые настоящие сталактиты. Единственное освещение – несколько тусклых желтых лампочек. А над самой головой Ти-Джей торчал какой-то предупреждающий знак. Она не могла разобрать, что же там написано, и видела сейчас только расплывчатый текст в красной рамке. О чем бы ни сообщала эта табличка, в самом конце надписи был выведен жирный восклицательный знак.

Ти-Джей снова попыталась высвободиться из оков, но наручники надежно сжимали ее запястья, врезаясь в кожу почти до кости. Отчаянный, почти животный крик вырвался из горла несчастной девушки. Однако толстая липкая лента и гул работающего где-то неподалеку оборудования заглушили этот невнятный звук. Никто не смог бы услышать его, даже если бы находился рядом.

Черный глаз безмолвно смотрел на девушку. «Ты ведь обязательно спасешь меня. Верно?» – уже в который раз мысленно обратилась она к бездушной трубе.

Неожиданно где-то вдали раздался грохот металла, словно кто-то закрыл железную заслонку. Примерно с таким же звуком запираются двери на пароходе. Шум исходил откуда-то из недр трубы, из ее дружелюбного глаза.

Ти-Джей дернулась и попыталась встать на ноги, однако ей не удалось приподняться ни на дюйм.

«Ничего страшного, не надо паниковать, – снова сказала она себе. – Немного переждем и попробуем еще раз».

Только теперь она поняла, что сумеет прочитать табличку. Надо только немного придвинуться к ней поближе и наклонить голову. Вот теперь буквы становились понятными и больше не расплывались.

Нет, только не это! О господи!..

И Ти-Джей снова расплакалась.

Почему-то перед ее мысленным взором возникла мать, с гладко зачесанными назад волосами, в своем любимом васильковом фартуке. Она нагнулась над дочерью и ласково зашептала: «Все будет хорошо, дорогая моя. Не волнуйся».

Но Ти-Джей не поверила этим успокаивающим словам.

Она верила в надпись, которую ей удалось наконец разобрать:

Теперь черный глаз смотрел зловеще. Он вел в самые недра котельной. Сейчас он кровожадно созерцал нежную розовую грудь мисс Колфакс. Откуда-то издалека снова раздались звонкие удары металла о металл. Это ремонтные рабочие налаживали и подтягивали старые стыки на трубах парового отопления.

Тэмми Джин плакала и не могла остановиться. Затем вдали послышался какой-то странный звук, напоминающий стон, и в эту же секунду ей показалось, что черный глаз наконец-то подмигнул ей.

– Вот вкратце и все, что мы имеем на текущий момент, – подытожил свою короткую речь Линкольн Райм. – Имеются похищенная девушка и ограничение во времени до трех часов дня.

– И никаких записок или сообщений с требованием выкупа, – добавил Селитто, а потом повернулся к отчаянно трезвонившему телефону.

– Джерри, – попросил Райм молодого детектива, – ознакомь присутствующих с подробностями преступления, произошедшего сегодня утром.

Райм не мог бы точно вспомнить, когда в последний раз в его мрачной одинокой комнате собиралось столько народу. Ну конечно, сразу после того несчастного случая к нему часто наведывались друзья, да и просто знакомые. Причем делали они это достаточно беззастенчиво, не сообщая о своем намерении по телефону и ссылаясь лишь на то, что «находились поблизости и решили заскочить» (прекрасно зная о том, что Райм постоянно находится дома, – куда же ему еще деваться), но в конце концов Линкольну это порядком надоело, и он решил отделываться от надоедливых посетителей. Постепенно он перестал звонить друзьям, все более отдаляясь от них, становясь замкнутым и нелюдимым. Сначала он долгие часы проводил в работе над своей книгой, а когда закончил ее, углубился в чтение художественной литературы. Когда и это ему наскучило, он начал брать напрокат видеофильмы и посвящать свободное время прослушиванию классической музыки. Постепенно надоело и это – тогда он переключился на живопись. Он мог часами рассматривать репродукции известных картин, которые по его просьбе помощник аккуратно наклеивал на стены комнаты. Наконец и это осточертело Райму, и он замкнулся в себе. Как ему казалось, уже навсегда.