– Вот, видать, где-то тута они и заплутали, – сказал Тимофей Иваныч. – Если ты не местный и очутился в такой чащобе, сразу назад повертывай. Эт я тут каждую травинку знаю, а вы… – Он махнул рукой, гневно сплюнул в снег. – Э-э-э-э-эх! Дрочилы городские!

Вскоре в чащобе показалась поляна, посреди которой громоздился серый валун в шапке из снега. Его окружили несколько елей – стояли, как язычники вокруг идола.

– Давай-ка наверх взлезем, – промолвил старик. – Соттуда окрест получшей видать.

Они обогнули валун, за которым прятались еще два помельче; взобрались по уступам наверх. На самом высоком месте росла одинокая ель. Снег под ней был в брызгах свежей крови. Повсюду – дочиста обглоданные кости и ошметки одежды.

– Вот те раз, – озадаченно брякнул старик.

– Что это?! – воскликнул Димон. Внутри у него снежным комом росла паника.

– Друзья твои – вот что, – сварливо бросил Тимофей Иваныч.

– Кто… кто мог…

– Да я почем знаю.

Димон задыхался. Его захлестнула волна животного страха.

– Дай-ка топорик сюды, – приказал дед. Димон, словно робот, протянул ему топор.

Тимофей Иваныч подошел к ели, уселся на корточки спиной к спутнику и принялся что-то делать. Димон тупо глядел перед собой. В голове не было ни одной внятной мысли.

– Трое их было, говоришь? – произнес дед, не оборачиваясь.

– Трое, – бесцветным голосом ответил Димон.

– Эт зря. На какую тропинку, говоришь, вы у развилки свернули, ежели слева считать?

– На третью.

– В какой дом, ежели считать слева, заглянули погреться?

– В третий.

– Сколько тут валунов?

– Три.

– Сколько я табе историй нынче рассказал?

– Три, кажется.

– Твоя правда, малец.

– И что?! – Паника уступила место раздражению. – Не верю я в эти ваши хреновы сказки! Вы ЗНАЕТЕ, кто их убил!

– Хе-хе! – недобро усмехнулся дед.

– Чего смеетесь?!

Димон сжал кулаки и двинулся к старику. Тот поднялся на ноги – словно пружина распрямилась.

– Ты погоди, сынок, – сказал Тимофей Иваныч, все еще не оборачиваясь. В руке он сжимал топор. – Не торопись. Некуда табе торопиться.

Димон остановился в растерянности: дедов голос звучал слишком спокойно. Настолько невозмутимо, что пугал.

– Я табе не сказал кой-чаво про бабу Три Лица. Когда ей надо, она может человеком прикинуться. Легче легкого. Ну, и на всякие другие чудеса горазда.

Старик стал расти, разбухать – пока не сделался почти в два раза выше Димона, а заодно и в несколько раз шире. Раздался тугой щелчок. То лопнула дедова обескровленная оболочка. Кучей тряпья и сухой кожи она упала на снег.

Великан, одетый в шубу из желтоватого материала, стоя спиной к Димону, издал отрывистый рев – тот самый. Повернулся неспешно.

Из отороченного выдранными с корнем человечьими волосами капюшона выглядывал кусок красного мяса, а из него высунулись три лица. То были лица убитых друзей – посинелые, мертвые. Три рта одновременно раскрылись, словно приводимые в движение внутренним механизмом.

– Вот и ты попался, – произнесли в унисон три жутких голоса.

– Вы… ты же… ты же сказал… сказала, что… – Димон тщетно пытался собрать в кучу расползающиеся слова.

– Что нападаю на путников, только когда их трое? Так то ж в сказе. А так-то и на одного могу. И на пару. И на четверых… А ты никак по правилам захотел? – с усмешкой полюбопытствовала баба.

Не в силах выдавить ни звука из пересохшего горла, Димон закивал – авось пронесет.

Баба Три Лица подняла топор, казавшийся в багровой лапище детской игрушкой, и произнесла своими леденящими кровь тремя голосами:

– Что ж, уболтал. Будь по-твоему. Топориком немножечко поработаю – станет тебя не один, а трое. Тогда и съем. Все по правилам. По сказу. Как ты просил. Тут уж не серчай.