Но не все было так просто. Внутри себя я горевал о том, что мои отношения с Веталем расстроились. И дело было, скорее, не в нем, а во мне. Я на какое-то время подумал, что дружить со мной могут только собаки, а людям я совершенно не нужен.

Страдая от этой мысли, я с головой ушел в работу в цеху и в занятия спортом.

Мой отец стал потихоньку приобщать меня к работе на своем станке, поручая выполнять какие-то самые простые операции. Наконец, я научился основам его ремесла и в конце августа комиссия в составе дяди Паши, отца и дяди Рыбкина признала меня специалистом, достойным присвоения квалификации второго разряда, о чем начальник цеха выдал мне специальный документ, именуемый разрядной книжкой.

– А первый разряд? – засомневался я в правомочности решения строгой комиссии.

– Твой первый разряд – это разряд уборщика мусора в цеху, – объяснил дядя Паша.

Мой тренер по пятиборью Валерий Петрович удивлялся моей настырности и сообразительности. Всему этому я удивлялся в себе еще больше. Я быстро схватывал все, чему он меня учил, получая от занятий спортом незнакомое мне прежде удовольствие. Оно, это удовольствие, мне самому казалось каким-то странным. Какое удовольствие можно испытывать от кросса на пересеченной местности? Но я носился по парку, как конь, получая незнакомое мне раньше наслаждение от преодоления самого себя. Больше всего я полюбил фирменный прием Валерия Петровича – прибавлять темп движения во время подъема в горку.

– Понимаешь, – говорил мне тренер, – иногда успех бывает там, где человек действует вопреки законам физики. Взять, к примеру, вот эту горку. Какой нормальный бегун будет на ней ускоряться? Да никакой! Не логично это. Силы надо беречь, преодолевая ее. А ты возьми и не побереги. Удиви себя любимого! И остальных заодно. Обойдешь всех на горке – обойдешь в первую очередь себя самого: свою лень, слабость, трусость.

Многому научил Валерий Петрович меня и в стрельбе из пистолета.

– Ты, Леша, когда первый раз девушку поцеловал? – неожиданно спросил как-то в тире Валерий Петрович.

– Никогда… еще, – покраснел я.

– Не переживай, дело наживное, – успокоил тренер. – Я тебе сейчас про другое говорю. Вот вживись в образ: стоишь ты рядом с девушкой. И страсть как хочется ее поцеловать, а страшно. Понимаешь?

– Конечно! – искренне кивал я.

– А это, парень, нормально, – объяснял тренер, – ты же не чугунную болванку хочешь поцеловать, а красивую девчонку. Тут и надо бояться. В стрельбе – все то же самое: хочешь спустить спусковой крючок, а страшно, потому что промахнуться боишься. Что нужно сделать, чтобы все получилось? Торопиться не надо, вот что. Тяни потихонечку спусковой крючочек, плавненько так, мягонько, словно девушку ласкаешь. Девушка сама знает, когда тебе уступить. И спусковой крючок – тоже. Выстрелишь, сам не заметишь! Главное – никуда не торопись.

Держа в руке пистолет и целясь в мишень, я, что называется, вживался в образ и представлял себе, как хочу поцеловать Лену. Как боюсь этого момента, как желаю его.

Удивительным образом, такие фантазии помогали, и чем больше я о Лене мечтал, тем кучнее пули ложились в мишень. Но гораздо лучше, чем со стрельбой, у меня обстояли дела с фехтованием. Я усвоил главную тренерскую установку: не дожидаться действий противника, а, угадав его замысел, действовать на упреждение удара. С интуицией у меня все оказалось в порядке.

– У тебя нюх, Смирнов, как у собаки, – констатировал тренер, не догадываясь, что удостаивает меня наивысшей похвалы.

Как-то само собой случилось так, что мои друзья-одноклассники Игорь с Ирой, Сашка Отливкин и Валерка Обмолотков стали приходить на мои соревнования, чтобы поболеть за меня. Никогда не думал, что это так прибавляет сил! Мне очень хотелось порадовать их своими хорошими результатами, и я почти нечаянно стал занимать первые места. Мы вместе с ними удивлялись моим успехам. Правда, я втайне горевал, что моих маленьких триумфов не видит та, ради которой я так старательно преодолевал себя. Но мысленно каждый свой успех я посвящал Лене Вершининой.