Сидящий за столом какое-то время молчал. Хомский был в очереди последним. Оставались еще буфетчица да уборщица с сестрой-хозяйкой, но следователь не ждал от них никаких откровений. Слово «благодарствую», которым Хомский отозвался на приглашение сесть, говорило о многом. Так выражаются в тюрьме, где не принято говорить «спасибо».

Первый вопрос таил в себе откровенную угрозу:

– Если я правильно понял, вы – единственный постоялец палаты, способный к передвижениям в полном объеме?

Прозвучало витиевато, но Хомский все понял. Движения в полном объеме – эти слова он слышал ежедневно во время осмотров и обходов.

Рауш-Дедушкин, не раз показывавший Хомского своим ученикам, с переменным успехом демонстрировал на нем эти движения, стараясь вовлечь в работу все до единого суставы, даже самые мелкие.

Поэтому для демонстрации Хомский с серьезным видом покрутил руками и выставил ногу.

– Не паясничайте, – криминалистика в лице следователя начинала злиться. Направляясь в»«Чеховку»», он подсознательно надеялся на смену привычного для себя контингента общения. Все-таки не гоблинарий на окраине города в «корабле-доме», да еще и с лихим кухонным убийством в придачу; все-таки – белые халаты и атмосфера абстрактного гуманизма, не унижающегося до конкретного. К халатам у него претензий не было, но гоблинарий повторялся.

– Расскажите об отношениях в палате, – приказал следователь.

– Хорошие отношения, – с готовностью откликнулся Хомский. – В палате иначе не выживешь…

– На что это вы намекаете?

Хомский убрался в свою раковину и настороженно притих. Прозрачные глаза бесстрастно взирали на собеседника.

– Как прикажете вас понимать? – повторил следователь. – Вот ваш сосед и не выжил, так? Потому что хороших отношений не поддерживал, верно?

– Олень он был, – мягко сообщил Хомский. – Первоход. Правил не знал.

– Очень интересно. Какие же это правила? Поделитесь, просветите.

Хомский состроил удивленное лицо:

– Так они, гражданин начальник, нигде не прописаны… Молодой, форсу в нем было много. Всех, дескать, куплю и продам. Больница таких не признает…

– Говорите по существу. Кому конкретно не угодил Кумаронов?

Допрашиваемый испуганно замахал руками. Будь у него недавнее полотенце, он стал бы обмахивать следователя, как боксера, проведшего не самый удачный раунд.

– Что вы! Мир да любовь. Угодил всем…

– Так не бывает, – не поверил следователь. – Чтобы никакого конфликта не было – и вот вдруг на тебе, убийство. Может быть, вы боитесь сказать? Мне признались, что вы неоднократно оказывали врачам и сестрам определенные услуги… в смысле информирования. Сейчас самое время повторить. Не бойтесь, я никому не скажу. Я даже записывать ничего не стану.

Хомский едва заметно усмехнулся.

– Никаких конфликтов, гражданин начальник, – заявил он уверенно.

– Ну, насильно мил не будешь, – многозначительно процедил гражданин начальник. – Вы сами покидали палату ночью?

– Ни в коем разе.

– Стало быть, видели, куда и когда выходил ваш сосед?

– Почему же – «стало быть»? – Хомский оказался не так прост и не велся на провокации. – Спали мы, мил человек.

– С чего бы вдруг такой крепкий сон?

– Так лечат нас. Лекарства, процедуры. На поправку идем.

Следователь отложил ручку, подался вперед:

– Послушайте, Хомский. Я не первый год замужем. Таких, как вы, передо мной прошли сотни. Я вас вижу насквозь. Вы пьете без просыпу, спаиваете палату. Я угадал? Вам, наверно, интересно, откуда я знаю?

– Ваша сила, – Хомский рассудительно потупил глаза. – Наше дело – сторона.

– Я запросто могу задержать вас по подозрению в убийстве. У вас было достаточно возможностей и сил, чтобы ударить человека бутылкой по голове. Больше, чем у ваших приятелей-алкашей. Вы выпили, повздорили, и вот результат. Подобных случаев – тысячи. Я не стану городить огород и заберу с собой того, кто мне больше всего понравится. Например, вас.