– Но это же белая горячка, – недоверчиво возразил Васильев, заведующий.

– В том-то и дело, – отозвался Ватников. – Очень, очень плохой. Покамест в реанимацию. Он не вынесет транспортировки… Это второй момент.

Васильев схватился за голову и отправился договариваться с реанимацией, которая в едином трудовом порыве моментально поднялась на дыбы.

Ватников между тем писал и рассеянно думал о молодом докторе Прятове, сочувствуя ему. Долларовый богач был из другой палаты, не прятовской, и Ватников сочувствовал Александру Павловичу именно поэтому. Слишком долго придется ждать, пока пациенты Александра Павловича тоже достукаются до белой горячки и удостоятся перевода куда подальше, хотя дальше реанимации был только морг. Для этого нужно прекратить пить хотя бы на пару дней, а на такую возможность ничто не указывало. Белая горячка развивается не когда пьют, а когда пить перестают… С богачом было проще, богач поступил позавчера с переломом ключицы – покойный дружок постарался, как он уверял. Пребывал в состоянии ужасного похмелья; держался дерзко и замкнуто, пить уже не хотел и не мог, хотя ему и предлагали соседи, да он был бы и рад, но просто уже не лезло. Вот и нашел себе занятие.

Зазвонил телефон. Ватников машинально снял трубку и поразился: спрашивали его. Надо же, подумал он с досадой, и тут нашли. Откуда только узнали?

– Так… да… понятно… обезьянка по квартире бегает… давно? давно… пишу адрес…

Пришлось перезванивать на станцию скорой помощи.

– Нет, я не поеду, – говорил Ватников. – Поедете вы. Ну и что? Поезжайте и посмотрите – может, у него действительно обезьянка по квартире бегает. А я не поеду…

Дописав бумагу, Ватников погладил прокуренные усы и вышел из ординаторской. Прятов где-то бегал – наверняка позвали в приемное, и Ватников испытывал облегчение.

Навстречу ему попался Хомский, который выполз прогуляться по коридору, постоял над задремавшей бабулей и двинулся дальше, зыркая по сторонам и все подмечая, в том числе – начмедовские ботинки, которые так и сверкали в дверном проеме.

– Хомский, – позвал психиатр. – Подите-ка сюда.

Тот немедленно засеменил на зов, приблизился и замер, чуть прогнувшись в хребте.

– Вот что, Хомский, – Ватников чувствовал себя обязанным хотя бы пригрозить этой скотине. – Вы это кончайте. Я вас знаю не первый год. Думаете, так все и будет дальше благополучно? Ошибаетесь. Всему есть предел. Здесь вам не санаторий. Исхлопочите себе путевочку – и поезжайте, упейтесь до смерти. А у нас не надо.

– Доктор, – почтительно отозвался Хомский, – тревожно мне что-то на душе.

– Наслышан, наслышан, – закивал Ватников. – Новое преступление? Выслеживаете грабителей? Упиваетесь овсянкой, расстроенные человеческим несовершенством? Скорбите по поводу человеческой комедии?

Тот угодливо засмеялся, кротко гримасничая и подчеркивая осознанное и досадное несовершенство не только общечеловеческое, абстрактное, но и частное, собственное.

– Короче, я вас предупредил, – Ватников пошел к выходу и столкнулся с измученным Прятовым, который возвращался из приемного, еле волоча ноги.

– Устали? – заботливо спросил психиатр. – Что там?

Александр Павлович только махнул рукой. Что там могло быть? Обычный кошмар.

– Ну, счастливо отдежурить, – заторопился Ватников. – Я вашего орла припугнул – сделал все, что в моих силах.

– Кумаронова? – вскинулся Прятов, ни на секунду не забывавший о жалобе.

– Нет, – Ватников на ходу улыбнулся. – Хомского. Кумаронов же пока новичок, ему еще много лет сюда поступать, пока я им заинтересуюсь. Впрочем, не факт, – успокоил он Александра Павловича, подумав о ватке с долларами. – Возможно, все разрешится скорее. Будем надеяться. Будем ждать и надеяться, как завещал нам граф Монте-Кристо.