– Вы от Эммы? – конспиративным шепотом спрашивает она. Мы вовсе от Ады, но Людочка подтверждает, что – да, от Эммы.

– Меня зовут Фрида, – продолжает рыжая. Мы с Людочкой переглядываемся и теперь уже обе дружно киваем, соглашаясь, что нам как раз Фрида и нужна, хотя нужна нам Фаина.

– У меня есть то, что вам нужно. И самых разных расцветок, – говорит Фрида.

– Двадцать пять? – спрашивает Людочка.

– Как для вас, – эта фраза, практически, не оставляет шансов к отступлению. Это маркетинговый трюк эпохи сдыхающего социализма – индивидуальный подход. Такое я наблюдала ещё только на одесском Толчке (толкучка).

Мы заходим в большую комнату, похожую на вещевой склад. В коробках лежат груды вещей, самых разных – от белья до шуб. Фрида открывает одну из коробок, а там – бАтники.

– Вот, выбирайте. Только недолго. Ко мне должны прийти ещё клиентки.

Мы ничего не понимаем и машинально начинаем рыться в этих упоительно прекрасных, тонких и невесомых шелковистых рубашках, похожих на мужские, но – нет, ни в коем случае это не мужская одежда. А цвета… Мы, как под гипнозом, примеряем эту красоту и, наконец, выбираем, платим и… уходим.

…Людочка очнулась первой:

– Шо это было? – недоуменно спрашивает она, – я не пОняла, ми же ж шли за зонтами, не?

– Да, – говорю я.

– Ну и..? Шо ми купили на конец концов?

– Батники. – лепечу я. – Но ведь тоже красивые и тоже хотели.

– Батники-шматники, а зонтики нам сказали «зай гезунт»5. Щас обратно надо собирать.

– Ну, мы же сами все напутали. У этой Фриды, может, и не было зонтов.

– Конечно, шо были, – говорит Людочка, – но она ж сказала: «Выбирайте».

Мы дружно вздохнули и поехали домой. По дороге нас хорошенько полило дождем.

Зато теперь у нас были наикрутейшие бАтнички. А на зонтики мы все- таки насобирали.

Людочкина мама Тамарка-Бульдозер была крупной, высокой женщиной. Людочка только ростом пошла в маму: тонкая, стройная – она очень нравилась мальчикам. Я тоже была ничего себе. Но абсолютно не знала секретов рукотворной неземной красоты…

Людочка оказалась в этом смысле незаменима. Она учила меня премудростям макияжа. Первое изменение, которое она внесла в мой облик – выщипанные в ниточку брови. Не считая того раза, когда мои малолетние подружки сбрили мне брови и отчикали ресницы, этот раз был первым. Потом наступила очередь волос – я стала пепельной блондинкой с локонами и была похожа на Марлен Дитрих в фильме «Голубой ангел». Теперь бабушка при виде меня скорбно произносила одно и то же:

– Луче бы мне повылазило, чем видеть это безобразие в доме. Какое щасте, шо твои родители не радуются так сильно вместе со мной. Шоб моим врагам видеть такое каждый день во сне и наяву – может, они скорее сдохнут!

А преображения продолжались. Мои веки, в зависимости от времени суток, становились то голубыми, то серыми, то лилово- томными, как у Веры Холодной. Губы я красила темно-коричневой помадой, а ресницы – купленной у цыганок невесть из чего сваренной тушью, расфасованной в спичечные коробки. Веки после нее жутко чесались и краснели, полагаю, из-за большого количества мыла.

При нашей с Людочкой небесной красоте мальчиками мы были обеспечены на годы вперед. И не проходило дня, чтобы нас куда-нибудь не приглашали. Мы ходили на концерты в Зеленый театр, когда приезжал Валерий Ободзинский или Вадим Мулерман. А восходящая звезда эстрады красавец Ренат Ибрагимов, а Эдуард Хиль!..

Весь неореализм кинематографа я знаю благодаря этим мимолетным, иногда однодневным знакомствам с самобытными и колоритными юношами Одессы. Танцевальные площадки города были буквально брошены нам под ноги.