…Потом очень быстро полетели дни, наполненные ароматом утренних блинчиков и какао, темно-розовым цветом пенок с клубничного и вишневого варенья, солнечными горячими пятнами на выскобленном полу бабулиной кухни с застекленной верандой, с утренним негромким стуком сбрасываемого специальным багром крюка со ставен, которые открывал дедушка. И в комнате светлело. Вот один ставень открылся, вот дедушка зацепил крюком второй – и створки, как занавес в театре, медленно, с легким скрипом, раскрываются и начинается утро, первое действие каждодневной пьесы, называемой детством. А потом дедушка снова идет к шкафу в своем белом талесе и поет свою молитву, вибрируя голосом на верхних нотах. А в конце он произносит что-то такое мудреное не по-русски и не по-украински. И даже не на идиш. Язык другой – гулкий и какой-то грозный. Дедушка говорит: «Ба шана хабаа бэ-Йерушалаим». Я запомнила и потом часто повторяла, когда хотела назло сделать, чтоб меня не поняли. И сама не понимала, что произношу.

…Прошло много лет. Мои дедушки и бабушки давно не с нами. А я уже 22 года живу здесь, на этой странной каменистой земле, в этой неудобной и непредсказуемой стране.

Я думала, что в моей жизни никогда не будет войн.

Я получила свои войны – и маленькие, и побольше, и не перестаю их получать вместе со всем народонаселением, как ежедневную почту. Обыденность невозможного – вот такой оксюморон нашей жизни здесь.

Только у нас сразу после Песаха происходят два важнейших события и потом один праздник. День Катастрофы, а через восемь дней – День памяти павших в войнах Израиля. А буквально вечером следующего дня – День независимости этой невозможной, необъяснимой, упрямой и нежной, веселой и доброй, настороженной и открытой страны, которую я люблю, флаг которой я вывешиваю каждый год на балконе (и чтоб все они сдохли!), которую так и не увидел мой дедушка Мойша, но молился строго на шкаф, стоящий строго на нужном направлении.

Все мои дорогие, кто остался там, в той земле, вы знаете, иногда здесь я вижу похожие лица, только похожие, но… Может быть, вы тоже где-то здесь, в этом обетованном месте… Ну, каким-то волшебным образом, может быть… И тогда вы видите меня, улыбаетесь, потому что ваша «ахахумэлэ» таки да добралась до Ершолойма. Ваша Тайбэлэ (это я) здесь.

А может, вы сидите в каком-то небесном кафе, «свесив ножки вниз» и пьете айвовый компот с вишневой вертутой одесской бабушки Адели.

Мне спокойно. Никто не потерялся.

Дедуля, ты не зря молился. А я теперь точно знаю, что ты повторял в конце каждой своей молитвы. Сказать?

– Ну, скажи, мэйделе (девочка), – говорят в один голос мои дедушки и бабушки.

И я повторяю дедушкины слова:

– В следующем году в Иерусалиме.

Все девочки знают, что вырастут и будут носить невообразимо прекрасные наряды, делать немыслимо роскошные прически, наводить красоту с помощью разных восхитительных кисточек, щипчиков, пилочек, пудры и теней, туши для ресниц и помад всех цветов, скрабов, пенок, пилингов, шампуней, духов, кремов… Уф-ф-ф…

…И, конечно, все абсолютно, девочки мечтают о туфлях на шпильке.

Конец ознакомительного фрагмента.