Анастасия спустилась вниз, заказала кофе и стала рассматривать карту города, и хотя разумней с дороги было бы пойти пешком по ближайшим достопримечательностям, она хотела взглянуть на город масштабно, и раз уж мысли-птицы кружились в ее голове, в самый раз было посмотреть на вечерний Стамбул с высоты птичьего полета. Принесли кофе, и это была целая церемония: рассмотреть маленькую чашечку в сине-золотом орнаменте, почувствовать сначала аромат кофе, потом сделать первый глоток, и он был так непохож на то, что она пила до сих пор под названием «турецкий кофе», и лукум тут слаще, нежнее, сахарнее. Звучала тихая ориентальная музыка, и Анастасия попала под обаяние турецкого гостеприимства. «Не засиживаемся, – мысленно вытащила она себя из расслабленного контекста, – нас ждет башня Галата в ночи!»
Расстояние было не близким, но Анастасия не хотела упускать случая прогуляться пешком. Оказавшись на улице, она влилась в людскую реку, унесшую и ее, но ориентироваться в незнакомом городе у Анастасии еще не получалось. Маршрут состоял из переулков и вьющихся зигзагами улиц, Анастасия заглядывалась на непривычный вид как людей, так и зданий. Ее увлекло многоголосье города, крики продавцов и уличных зазывал, громкие разговоры прохожих, гудки машин, и так она потерялась. Она пробовала спросить дорогу, ей бойко что-то говорили на турецком, она отвечала на английском, что не понимает, и просила повторить, на английский с ней не переходили, но повторяли то же самое на турецком, только еще громче. Анастасия остановила такси, и всю дорогу до Галата ей что-то рассказывал и показывал таксист, выразительно жестикулируя, что делало его монолог скорее более экспрессивным, чем понятным. А Анастасия поражалось тому, как вся эта театральность совмещается с вождением автомобиля, потому что машина весьма юрко двигалась вперед по запруженным автомобилями улочкам.
Так Анастасия поняла, что Стамбул – это про звуки!
«Когда я наконец добралась до башни Галата, то уже испытывала легкое головокружение. Во мне эхом отзывалось многоголосье города, и только поднявшись на самый верх башни, я почувствовала, как затихли голоса, мой внутренний эфир не допускал посторонние звуки, чтобы не перебить ощущение восторга от огромного города, расстелившего передо мной картину из миллиарда ночных огней. Постепенно мои глаза привыкли к ночной красоте, и я увидела, что Стамбул – это лоскутное одеяло. Когда идешь по нему пешком, он состоит из разных кусочков, как из мозаики, и только сверху видно, как необычен его рисунок. И если позвать на помощь художника, чтобы он изобразил этот город, то лучшим был бы Питер Брейгель с его кучей маленьких людей. Именно так я видела потоки людей и машин внизу – как ожившие полотна нидерландского живописца. Этот день подарил мне первое турецкое слово „калабалык“, которое я слышала и тут, и там. Уже в отеле я нашла в словаре, что оно означает „многолюдное место, скопление людей, толпа, гуща“, именно таким я увидела Стамбул в первый свой вечер».
Стамбул день 2
Крылья чаек
Анастасия проснулась рано под звуки эзана, молитва доносилась через установленные на минаретах динамики, и если днем она слышалась в строю других голосов, то ночью и под утро звучала всепроникающим соло.
Анастасия посмотрела на часы, было совсем рано, но уснуть больше она не смогла и вышла в предутренний город. Как хорошо все же был расположен отель! Пройдя метров триста она вышла на площадь к Софийскому Собору. Огромный Собор, свидетель расцвета Византии, был вписан в эту землю на многие века, его монументальность не могло поколебать ничто, ни превращение его в мечеть при правлении османов, ни в музей, как с ним случилось сейчас. «Подлинное величие непоколебимо», – подумалось Анастасии. Она обошла Собор с разных сторон, двигаясь по траектории восходящего солнца, лучи рассвета освещали то одну его сторону, то другую. Пристроенные к Собору башни минаретов как будто соединяли Собор со временем и пространством, в котором он живет сейчас. Было начало седьмого, площадь была пуста, и Собор существовал для нее одной.