Ночь на постоялом дворе прошла неспокойно. Камергер Резанов впадал в забытье, метался во сне, обильно потел и казался уже совсем разболевшимся. Требовался лекарь, которого можно было найти только в городе. По утру собрались, укутали посланника в мохнатую доху и, погрузив в кибитку, поспешили в город, сопровождаемые ярким, но еще таким холодным в эту пору солнцем.

По пути следования спустились к Енисею, огромной снежной лентой, разгладившего окрестные холмы и раздвинувшего отвесные скалы, и уже по льду реки, мимо речных косматых островов ходко побежали к городу, в направлении многочисленных устремленных ввысь дымов из труб. Ближе к городу свернули в направлении центрального въезда с заставой, в сторону возвышающегося у стрелки на крутом берегу реки Вознесенского храма.

В городе, нестройно раскинувшемся вдоль реки, невдалеке от храма больного поместили в доме титулярного советника Г. О. Родюкова и позвали лекаря. Всклоченный старик с лицом усталым и озабоченным долгой и мало устроенной провинциальной жизнью слушал больного, то прикладывая длинную трубку к косматому своему уху и груди больного, то постукивая тонкими желтоватыми пальцами по спине, то цокая языком, приникал к содрогающейся при кашле груди камергера.

Вердикт был прост и опасен: воспаление легких и уже, похоже, чахотка.

– Все там скрипит и клокочет. Видимо, давно уже застудился да на ногах хворь тяжкую переносил. Теперь долгонько нужно будет выкарабкиваться, лежать в тепле и никаких сквозняков и прогулок, – лекарь подвел итог осмотра, оглядев критически домашних, будто сомневался в их способности дать покой и тепло больному. Затем выписал лекарства, дал наставления по их приготовлению и приему и удалился, пообещав вернуться к вечеру.

Вот так, на диване, в чужом доме лежал и метался в бреду, стонал и угасал человек с большими амбициями и устремлениями. Угасал человек не жадный, но познавший острую нужду, власть денег и их неверный нрав, охочий до титулов и не чуждый земным, обыденным греховным радостям. Уходил на божий суд человек образованный и честолюбивый, стремящийся всю жизнь удивить свет своими достижениями, доказать свое величие и власть, продемонстрировать ревностное служение Отечеству.

И теперь, в завершении своего жизненного пути, Николай Резанов оказался в плену воспоминаний и мыслей о прожитом и нереализованном. Ему виделись сны, наполненные событиями его жизни, к нему приходили люди, всплывали забытые эпизоды и лица…

Поручик лейб-гвардии Измайловского полка Николай Резанов, полный сил и мужских амбиций, был горд службою в личной охране императрицы Екатерины Великой.

Будучи приписанным к армейской службе в свои младые четырнадцать лет, Коля периодически появлялся в полку, занимаясь в основном домашним образованием на попечении маменьки. К семнадцати годкам демонстрирующий статность и тактичность обхождения Николай был переведен в гвардейцы в чине сержанта по протекции брата отца Ивана Гавриловича, достаточно влиятельного петербургского чиновника и сенатора.

Николай проявил с детства способности к гуманитарному образованию, лучше всего ему давались иностранные языки, а еще танцы и манеры обхождения. Не отличаясь крепким характером и способностями к фехтованию и стрельбе из пистолетов, Николай Резанов брал умением тактично общаться и быть посредником в острых спорах. Эти умения дали ему возможность прославиться в качестве говорливого адвоката.

И вот теперь, уже в чине поручика Николай Резанов оказался назначен командовать конвоем императрицы как заметный гвардейский офицер. Без участия брата отца и в этом случае, как поговаривали, не обошлось.