Катрин почему-то вспомнились слова Алена о том, что законодательница высоких причесок Мария Антуанетта взошла на эшафот с распущенными волосами. Ее гладко причесанная с ниспадающими локонами голова, больше не напоминала «сад» или «фрегат». Стиль фонтанж окончательно вышел из моды, а вместе с ним и пышные платья. Парижанки стали носить хитоны, перехваченные лентой под грудью и свободно облегающие фигуру. Женщины утратили возраст, стали напоминать юных пастушек, которым не более двадцати лет.

– Значит, рококо – мой стиль, – усмехнулась тогда Катрин, – потому что мне никогда не будет больше двадцати. – И чуть помедлив, добавила: – Или двадцати пяти.

– Я учту вашу поправку, – пообещал Ален и исчез так быстро, что Катрин не успела спросить его, что он думает о возрасте и том, какие женщины ему нравятся больше: дамы из века девятнадцатого или пастушки, живущие в нынешнем веке.

Мадам Ванесса прервала пение, посмотрела на Катрин и сказала:

– Ваш призрак очень образованный человек. Пожалуй, я не буду больше думать о нем плохо. Подождем, когда ему наскучит играть в прятки или… – она хитро улыбнулась – Может быть, проникнем в его тайну?

– Нет, нет, я дала слово! – воскликнула Катрин.

– Тогда держите его, чтобы классический пейзаж не был убит правдой жизни, – проговорила мадам Ванесса и поднялась. – Доброй ночи.

– Доброй ночи, – сказала Катрин и помчалась к себе в мансарду. Она прижалась к потайной двери и прошептала:

– Пусть все идет своим чередом. Я не желаю, как жена Лота, стать соляным столпом. Хотя, мне требуются неимоверные усилия, чтобы победить свое любопытство.

Катрин уселась в кресло напротив двери, скрестила на груди руки и улыбнулась:

– Что вы скажете, господин призрак, если увидите меня здесь, когда решите выбраться из своего укрытия?

– Скажу, что призраки могут появляться отовсюду, – послышалось за ее спиной. Катрин вздрогнула и обернулась. В помутневшем старом зеркале отражался коридор, освещенный светом факелов. Из темноты в свет шагнула дама в наряде мадам де Помпадур. Ее пышное платье было усыпано розами. Мелкие розы украшали гладкую прическу с ниспадающими локонами. Круглое лицо было чересчур бледным, а взгляд чересчур строгим. Дама взмахнула веером и исчезла. В зеркале отразился дверной проем, ведущий на крышу. Катрин поднялась, подошла к полудвери-полусфере и замерла, глядя вдаль.

– За окнами рассвет, а это значит, что я опять уснула в кресле и увидела странный сон о прошлом. Ах, как бы мне хотелось увидеть сон о будущем, – вздохнула она.

– Увидите, если откроете дверь…

– Прошептал кто-то, или показалось, что прошептал, – подумала Катрин. – Наверное, почудилось, потому что желание открыть эту дверь становится все сильнее.

Катрин вернулась в комнату, отодвинула тяжелую портьеру, толкнула дверь, на которой действительно не было ни ручек, ни замка, и попятилась. Дверь легко открылась. Катрин увидела залитую солнцем комнату, которая была точной копией ее комнаты. Такое же зеркало в бронзовой оправе. Старинное кресло, столик, томик Гейне в кожаном переплете. Катрин перешагнула через порог и огляделась, в поисках отличий. Нашла. В ее комнате не было чайной розы в кобальтовой вазе. Катрин вдохнула цветочный аромат и улыбнулась:

– У нас с вами, господин призрак, совпадают вкусы. Я обожаю контрасты цветов и чайные розы.

Катрин провела рукой по мутной поверхности зеркала, раскрыла томик Гейне и прочла, отмеченное четверостишие.

«Молчали мы! Но сердце – чуткий слух,
Когда с другим дано ему слиянье;
Бесстыдно слово, сказанное вслух,
И целомудренно любовное молчанье».