Он отпрянул за угол дома, а вскоре и вовсе вернулся в дом, гадая, кто бы это мог быть? Подошёл к окну в дальней комнате, через которое наиболее полно был виден соседский участок, та часть его, которая интересовала сейчас Решетникова. На удивление легко распахнул первую раму, затем хорошенько прогрел квадратик стекла на второй. Человек по-прежнему сидел за мольбертом, пристально смотрел на полотно, поднося время от времени, кисть к некоторым местам его. Овчарка, успокоившись, лежала у ног хозяина, зорко и внимательно оглядываясь по сторонам: сторожила на совесть. Решетников так и не смог разгадать, кто был этот человек? За хозяевами дачи, Глотовыми, людьми пожилыми, склонность к рисованию он никогда не замечал. Как, впрочем, и за их детьми. Внуки же Глотовых были ещё крохотные. Может быть, какой-то родственник напросился к ним на зимнее житиё?

И в этот самый момент, предполагаемый родственник Глотовых поднялся со своего стульчика, повернулся и превратился в… родственницу. Из отороченного ворсистым серым мехом капюшона на мир сквозь большие очки, покоившиеся на носике-кнопке, смотрели миленькие светлые глазки… Впрочем, весьма солидное расстояние, отделявшее художницу от Решетникова и препятствие в виде слегка замутнённого оконного стекла скрадывали многое из её облика, и он вполне мог принять желаемое за действительное. Возможно, на самом деле она не была столь мила, как рисовало Решетникову его воображение.

Незнакомка тем временем отправилась к дому, забрав с собою мольберт и подрамник с холстом. И до тех пор, пока Решетников, окончательно замерзнув, не собрался уезжать, больше не появлялась на улице. Это позволило ему сделать вывод, что, по крайней мере, сегодняшнюю ночь она собирается провести в пустынном посёлке…

Всю долгую рабочую неделю Решетников почему-то думал об этой смелой женщине. А в ближайшую субботу ранним утром, под недовольное ворчание Алёны, опять укатил на дачу…

Со станции шёл путями окольными, с тем, чтобы непременно пройти мимо соседского участка. Может очаровательная художница вновь сидит за мольбертом?

Нет, сейчас её не было. Но из широкой, сложенной из красного кирпича трубы дома в высокое хрустальное небо убегала струя седого, как борода былинного старца дыма.

Калитка была завалена снегом ещё с прошлого раза, и теперь сугроб не убавился, а, напротив подрос. Видимо метель погуляла на славу. Как и в прошлый раз Решетников перемахнул через забор, спрыгнув в ватный сугроб. Молодая берёзка, стоявшая возле террасы, согнулась в три погибели под толстым слоем снега и даже, кажется, тихонько постанывала от непривычной тяжести. Решетников, точно волшебным посохом, коснулся рукой веточек юной красавицы; берёзка, ободрённая помощью, встрепенулась, вмиг скинула с себя непосильную ношу и словно засмеялась от радости, благодарно помахивая голыми тонкими веточками своему спасителю.

Решетников взошёл на крыльцо и, открыв дверь, оказался в промёрзшем насквозь доме. Следов непрошенных гостей нигде не наблюдалось, они, видимо, ушли окончательно. Может быть, даже благодаря соседке-художнице и её верному псу. Сняв перчатки, он вытащил из сумки тайком от Алены, прихваченные жестяную кружку и кипятильник. Наполнив кружку осколками льда – вода в ведре, стоявшем на террасе, давно превратилась в лёд, – положил в неё кипятильник и, чтобы не замёрзнуть, стал прохаживаться по скрипучим половицам комнаты.

Вскоре послышался знакомый лай собаки. Сбежав с крыльца и завернув за угол дома, чуть не по колено, проваливаясь в снег и с трудом вытаскивая ноги, Решетников, осторожно выглянув, увидел незнакомку, как и в прошлый раз сидевшую на складном стульчике за мольбертом. Одета она была в ту же тёмно-синюю стёганую куртку с капюшоном, отороченным ворсистым серым мехом. Собака, насколько успел заметить Решетников, что-то вынюхивала под снегом в другом конце участка и его появления учуять пока не могла.